Пол Зейн Пильцер, американский экономист и бизнесмен, получил образование в Lehigh University и Wharton Graduate School. С 1979 года он занимал пост адъюнкт-профессора финансового факультета Университета Нью-Йорка. С 1985 по 1992 год был советником по экономическим вопросам в администрациях президента Р.Рейгана и президента Дж.Буша. С 1992 года П. Пильцер является совладельцем и управляющим широко известной в США риэлтерской корпорации Zane May Interests со штаб-квартирой в Техасе. Он женат и живет в Далласе, штат Техас.
Книга «Безграничное богатство. Теория и практика "экономической алхимии "» (1990) была написана им в бытность экономическим советником в администрации президента Дж.Буша. Работа посвящена осмыслению тех перемен, которые происходят в современном постиндустриальном обществе под воздействием информационной револю- ции. Наблюдая радикальные изменения значения традиционных производственных ресурсов, повышение значимости информации и знаний как. основного условия хозяйственного успеха, превращение знаний и других индивидуальных способностей человека в новый вид капитала, даже более важный, чем его традиционные типы, П.Пильцер обобщает все эти явления в понятии «экономическая "алхимия "», что служит в его работе не столько законченным инструментом постижения новой реальности, сколько средством, способным заставить людей задуматься над масштабами происходящих перемен.
Основным тезисом, обосновываемым в книге профессора Пильцера, является утверждение о том, что современный постиндустриальный мир вступил в полосу многолетнего хозяйственного роста, который не сдерживается ограниченным характером естественных ресурсов, подталкивается беспрецедентным технологическим прогрессом и обеспечивается новым характером финансовых показателей, который способствует притеканию все новых и новых денежных ресурсов в страны, специализирующиеся не на разработке природных ресурсов или производстве стандартных материальных благ, а на создании технологий будущего.
Стремясь представить читателю основные подходы П.Пильцера, а также показать ту парадоксальность, которая нередко обнаруживается в работе, мы остановились на главе 2 — « "Алхимия " предложения» и главе 5 — «Труд есть капитал» (эти фрагменты соответствуют стр. 22, 24, 24—30, 30—45, 96—101 в издании Crown Publishers, Inc.). БЕЗГРАНИЧНОЕ БОГАТСТВО ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА «ЭКОНОМИЧЕСКОЙ АЛХИМИИ»*
Вначале семидесятых годов в мире царил пессимизм. Все запасы подходили к концу. Необходимо было принимать решительные меры, в том числе экономное использование ресурсов и общее снижение уровня жизни, — иначе дальнейшее существование человечества было обречено. <...>
В последующие несколько лет эти пророчества, казалось бы, подтвердились. В 1973—1981 годы подскочившие цены на энергию ввергли Соединенные Штаты в самый жестокий за последние сорок лет кризис. Рост экономики прекратился, уровень безработицы подскочил, инфляция почти не поддавалась контролю. У бензозаправочных станций выросли огромные очереди, где отчаявшиеся водители часто решали споры кулаками. Летом в городах стали часто отключать электричество, а поскольку поставки горючего стали нерегулярными, обеспокоенные домовладельцы Новой Англии зимой уменьшали мощность своих термостатов.
Будущее рисовалось в мрачном свете. Американцам, говорили нам, придется потуже затянуть пояса, загнать машины в гараж, отключить электроприборы и вообще привыкнуть к более низкому уровню жизни. Правительство даже позаботилось о том, чтобы отпечатать миллионы'талонов на бензин. По наблюдениям Дэвида Рокфеллера, в 1975 году нельзя было игнорировать тот факт, что появились «ограничители темпов экономического роста, которых не было в предыдущие двадцать лет»1.
Но затем произошло нечто странное.
По мере приближения к концу столетия мы приходим к поразительному и обнадеживающему открытию. Пессимисты семидеся- тых ошибались. Мировые запасы естественных ресурсов не сокращаются, а, наоборот, растут.
Рассмотрим это на примере одного из самых важных и проблемных ресурсов в мире — сырой нефти.
Накануне нефтяного кризиса 1973 года мировые запасы нефти, по оценкам, составляли порядка 700 млрд. баррелей, которых при современном уровне потребления могло хватить еще лет на сорок2. Если бы пессимисты оказались правы, то в течение следующих пятнадцати лет эти запасы должны были бы сократиться до 500 млрд. баррелей. Но они ошиблись. В 1987 году мировые запасы нефти оценивались почти в 900 млрд. баррелей, то есть почти на 30% больше, чем пятнадцать лет назад. А в эти 900 миллиардов вошли только подтвержденные запасы, и не учитывались еще 2000млрд. баррелей нефти, которую можно найти и добыть при использовании новейших методов.
То же самое произошло и с другими видами сырья. В 1970 году мировые запасы природного газа оценивались приблизительно в 1500 триллионов кубических футов. К 1987 году эти цифры были пересмотрены в сторону повышения и составили почти 4000 триллионов кубических футов. Аналогичным образом за период с 1970 по 1987 год запасы меди увеличились более чем в два раза (с 279 млн. до 570 млн. тонн); серебра — более чем на 60% (с 6,7 млрд. до 10,8 млрд. тройских унций), золота — на 50% (с 1 млрд. до 1,52 млрд. тройских унций), бокситов — более чем на 35% (с 17 млрд. до 23 млрд. тонн)3. Этот список можно продолжить.
По мере увеличения запасов снижались цены. В 1980—1985 годах индекс цен на тридцать наименований сырьевых товаров, рассчитываемый Международным валютным фондом, упал на целых 74%. В течение восьмидесятых годов цены на бокситы, уголь, какао-бобы, кофе, медь, хлопок, кожу, железную руду, свинец, марганец, никель, нефть, поташ, рис, каучук, серебро, соевые бобы, сахар, олово и пшеницу упали до самого низкого уровня за последние 50 лет. В обозримом будущем вряд ли стоит ожидать перемен. Сни- жение цен на сырье было таким резким, что Бюро технологических оценок США в одном из исследований в 1988 году пришло к выводу, что «будущее Америки, вероятно, никогда еще не было столь независимо от стоимости природных ресурсов»4. <...>
Увеличение запасов и снижение цен традиционно считаются классическими симптомами экономического спада, иными словами — рецессии и депрессии. Однако <...> в восьмидесятые годы этого не наблюдалось. Напротив, как мы уже отмечали, для США и большинства других промышленно развитых стран в 80-х годах был характерен наивысший для мирного времени экономический подъем. Масштабы промышленного производства, реальная заработная плата, уровень жизни — все эти показатели неуклонно росли, в некоторых случаях достаточно резко, и продолжают расти до сих пор. <...>
Сейчас мы богаче, чем когда-либо раньше. В это трудно поверить в то время, когда нас одолевают нищета и преступность, когда мы все чаще понимаем, что надо работать напряженнее, чем когда-либо, чтобы просто сводить концы с концами. Но, тем не менее, это так. Хотя временами может показаться, что мы попали в ловушку и вынуждены, как Алиса в Стране чудес, участвовать в беге, когда надо бежать все быстрее и быстрее, только чтобы остаться на том же месте, — однако, чтобы получить желаемое, нам нужно работать значительно меньше, чем мы привыкли. В 70-е годы, например, американцам приходилось трудиться в три раза больше, чтобы заработать на телевизор, чем в конце 80-х. Аналогичным образом, в 70-е годы им требовалось в два раза больше времени, чтобы заработать на новую одежду, и на 25% больше, чтобы заработать на новый автомобиль. Кроме того, сегодня наши дома стали просторнее (средняя площадь нового частного дома на одну семью в Соединенных Штатах составляла в 1985 году 1785 кв. футов, тогда как в 1980 году — 1595 кв. футов, а в 1968 году — всего 1385 кв. футов), у нас появились новые возможности для отдыха и развлечений, увеличилась продолжительность жизни.
Так что же все-таки происходит? Как нам удается получать больше ресурсов, чем раньше, по более низким ценам?
На этот вопрос можно ответить одним словом — «Алхимия».
Согласно традиционной экономической теории, в мире существует фиксированный запас естественных ресурсов. Имеется определенное количество угля, нефти, железной руды, золота, воды, земельных угодий и т. д. В соответствии с такой точкой зрения единственный способ увеличения реального богатства, как для отдельного индивидуума, так и общества в целом, — это разбогатеть за чей-либо счет.
Согласно нашей «Алхимии», напротив, естественные ресурсы не являются скудными и ограниченными, особенно в эпоху, когда современные технологии «позволяют сделать компьютер из грязи», как выразился недавно математик Митчел Фейгенбаум. Сегодня важны не конкретные минералы, которые мы откопаем на заднем дворе, а наши растущие возможности использовать то, что мы там обнаружим, наилучшим образом.
В этом суть «Алхимии»: богатство — это продукт не только естественных ресурсов, на также и технологии. И из этих двух слагаемых технология неизмеримо важнее.
Математически эту глубокую истину можно выразить простой формулой: W=PTn.
В данном выражении W означает богатство, Р — естественные ресурсы, такие, как земля, рабочая сила, полезные ископаемые и т. д., Т— технологию, а n — степень влияния технических достижений на них самих. Как мы увидим, технология приумножает сама себя, поскольку каждое техническое достижение создает основу для следующего.
Эта простая формула имеет глубокий смысл — не только с точки зрения лучшего понимания экономической основы общества, но и в качестве ключа к разработке более эффективной стратегии нашей жизни как потребителей, предпринимателей и граждан. Она говорит, что нам больше не придется постоянно играть с нулевым результатом. Вместо того, чтобы искать возможности половчее разрезать один и тот же маленький пирог, в мире «Алхимии» мы можем найти способ испечь новый пирог побольше.
В течение последних пяти или шести тысячелетий, с тех пор как появилось организованное общество, люди представляли себе богатство как обильное удовлетворение физических потребностей, а именно — изобилие еды, одежды и жилья. На ранних стадиях раз- вития общества источники этих благ были очевидны: земля, скот и строительные материалы... <...> Чем больше естественных ресурсов имел человек, тем более богатым считало его общество.
Тем не менее, даже в самых примитивных обществах простое наличие естественных ресурсов само по себе не могло гарантировать человеку выживание, не говоря уже о комфорте и роскоши. Владей он хоть всей землей и всем скотом в мире, человек мог умереть с голоду, если он не умел охотиться и ставить ловушки, сеять и собирать урожай, забивать скот и разделывать туши. Для того чтобы естественные ресурсы принесли какую-то пользу, необходимо знать, как ими пользоваться, иметь хотя бы самое общее представление о том, что мы сегодня называем технологией.
Именно благодаря технологии, т. е. знанию о том, как эффективно использовать природное сырье, такие ресурсы, как земля, скот и строительные материалы, имеют первостепенное значение. Только вслед за открытием огня, или, по крайней мере, после того, как люди научились добывать и поддерживать его, стало нужно собирать дрова. Только после изобретения хлеба появился смысл в выращивании таких культур, как рожь и пшеница. И только когда люди научились плавить металлы, стало полезным добывать железную руду и олово.
Короче говоря, с самого начала цивилизации технология была, по крайней мере, столь же важной составной частью богатства, как и естественные ресурсы, а на самом деле она всегда была намного важнее, поскольку в ее отсутствие эти ресурсы оставались бесполезными. Другими словами, только с помощью технологии можно отделить зерна от плевел.
Таким образом, мы подошли к первому закону «Алхимии»:
Позволяя нам продуктивно использовать то или иное сырье, технология определяет, что является естественными ресурсами.
Хотя сегодня эта мысль, может быть, и кажется очевидной, на протяжении большей части истории таковой она не казалась. Причина в том, что до последнего времени технологии развивались сравнительно медленно. Поколения рождались и умирали, пока Каменный век сменился Железным, а Железный — Бронзовым. Способы перевозок, земледелия, лечения, строительства тысячелетиями оставались неизменными. В результате влияния технологии на общество <...> как бы и не существовало, а те, кто его все же замечал, при принятии решений рассматривали технологию как величину постоянную на протяжении их собственной жизни.
Возможно, для жителя южных островов конца девятнадцатого века тот факт, что пальмовые листья можно сплетать определенным образом, чтобы сделать из них крышу для хижины, воспринимался как неотъемлемое свойство пальмового листа. Живя в обществе, в котором, сколько он себя помнил, крыши делались из пальмовых листьев, он и не задумывался о том, что пальмовые листья стали ценным естественным ресурсом только благодаря определенному набору знаний, а именно технологии их плетения. Для его земляков-островитян эти листья были строительным материалом по определению, полезным, а следовательно — ценным. Плетение крыш из пальмовых листьев было для них естественно и составляло часть их жизни, как, скажем, ловля рыбы с помощью гарпуна.
Доказывать нашему островитянину, что пальмовые листья сами по себе не являются ценным естественным ресурсом было бы так же бесполезно, как, например, доказывать ему же, что и рыба, в общем-то, не так уж ценна. Как же так? Ведь, как и пальмовые листья, рыба всегда была главной жизненной потребностью и всегда таковой останется. Тем не менее очевидно: чем больше у тебя рыбы или пальмовых листьев, тем ты богаче.
На самом деле, конечно, как пальмовые листья, так и рыба сами по себе не являются ценными ресурсами. Последняя становится пищей только в обществе, владеющем технологией рыбной ловли. Без этой технологии рыбы не более чем призрачные тени, которые могут иногда мелькнуть в воде и снова исчезнуть в глубине волн.
Мы начинаем сознавать решающее значение технологии, только когда массовые ее изменения происходят в течение короткого промежутка времени. Для нашего островитянина переломным моментом могло бы послужить прибытие миссионеров с крышами из оцинкованной жести. Узнав другой, и предположительно более совершенный, способ строительства, он, возможно, пересмотрел бы свой взгляд на пальмовые листья и их назначение. Они уже не олицетворяли бы для него богатство, как раньше; в новой ситуации зажиточным человеком считался бы тот, у кого сложатся лучшие отношения с миссионером.
Только в последнее время технологии стали развиваться достаточно быстро, чтобы мы обратили на это внимание. Возьмем нефть — один из основных ресурсов современной эпохи. Немногим более века назад она считалась не более чем липким черным веществом (ее называли «странным загадочным жиром^), на которое кто-то однажды наткнулся, карабкаясь вверх по скалам в богом забытом месте. Даже после того как полковник Эдвин Л. Дрейк пробурил первую нефтеносную скважину в Титусвиле, штат Пенсильвания, в 1859 году, нефти не нашли лучшего применения, чем использовать ее в качестве смазочного материала, общедоступного лекарства и сильно чадящего зловонного горючего для ламп. Вплоть до 1885 года, когда Готтлиб Даймлер и Карл Бенц создали первые легкие двигатели внутреннего сгорания, работавшие на продукте переработки нефти, известном как бензин, который до тех пор считался бесполезным отходом, нефть не рассматривалась как ценный ресурс.
В начале 70-х годов XX века нефтехимическая промышленность заняла ведущее место в мире, а нефть (как в качестве горючего, так и в качестве химического сырья) превратилась в двигатель мировой экономики. Более того, в результате признания ее значения бесплодные пустыни стран Персидского залива, которым посчастливилось расположиться над богатейшими на земном шаре нефтяными месторождениями, перестали быть самими нищими, с которыми никто не считался, и оказались среди богатейших и наиболее влиятельных стран мира.
Другими словами, с помощью технологии плевела могут превратиться в зерна, а зерна — в плевела прямо на наших глазах. В последние годы мы могли наблюдать, как технология превращает в важные ресурсы такие обыденные и привычные вещи, как песок (из которого изготавливают кремниевые кристаллы) и морская вода (где содержатся разнообразные минералы — от золота до магния). В то же время технология снижает, если вообще не сводит к нулю, значение таких когда-то ключевых ресурсов, как натуральный каучук (на смену которому приходит синтетический), олово (вытесняемое алюминием и пластмассами), алюминий (который, в свою очередь, замещается новыми керамическими материалами и углеродно-волоконными соединениями), медь (спрос на которую падает в результате недавних открытий в области волоконной оптики и сверхпроводимости) и листовая сталь (которой стало трудно вы- держивать конкуренцию со стороны легких и устойчивых к коррозии суперполимеров).
Технология, рассматриваемая с точки зрения первого закона «Алхимии», позволяющего определить, можно ли с ее помощью использовать то или иное сырье и является ли оно ценным естественным ресурсом, может быть названа «определяющей технологией». Не вызывает сомнений, что таковая играет исключительно важную, можно сказать, важнейшую роль в предопределении благосостояния общества. Но <...> существует еще одна категория технологий, которую следует рассмотреть, — технологии, проверяющие, какую отдачу мы получаем от уже установленного материального ресурса.
Хотя мы живем в постоянно меняющемся мире, <...> не все в нем трансформируется ежедневно. В любой конкретный момент существует фиксированный уровень определяющей технологии, т. е. некая база естественных ресурсов <...>. В 80-е годы, например, она состояла из таких относительно знакомых компонентов, как бокситы, медь, уголь, железо, золото, природный газ, нефть, кремний, древесина, олово, уран и т. д.
Сто лет назад этот перечень выглядел бы иначе (в нем отсутствовали бы бокситы, кремний и уран, зато вполне могли присутствовать, например, слоновая кость и китовый жир). И через десять лет он тоже будет иным, причем даже трудно представить, каким именно. Тем не менее, приходится работать с теми инструментами и ресурсами, которые сегодня признаются значимыми. Поэтому в 80-е годы, как, впрочем, и в любой другой исторический момент, имело смысл задаться вопросом: как увеличить запас того, что в настоящее время считается ценными естественными ресурсами?
Обращаясь к истории, можно по вполне понятным причинам прийти к выводу, что наилучший, а по сути и единственный, способ увеличения запасов естественных ресурсов — взять их у кого-то другого. В конце концов, не только традиционные экономисты рассматривали борьбу за процветание как игру с нулевым исходом, но и большинство историков смотрели на мир с этих позиций. И действительно, представление, что пирог ограничен, и если отрезать кусок побольше, это будет означать, что кому-то достанется меньше, всегда воспринималось большинством человечества как вполне разумное. Казалось, что это понятие, как и идея Аристотеля о том, что Солнце вращается вокруг Земли, согласуется с нашими ощущениями. <...>
На самом же деле ресурсная база никогда не была ограниченной, и не только потому, что природа ее составляющих постоянно меняется с развитием «определяющей технологии». Если бы эта база была конечной, как бы могли мировые запасы нефти, газа, меди, золота, серебра и других [полезных ископаемых] возрасти за период с начала 70-х годов до конца 80-х? Даже в рамках ранее определенных естественных ресурсов их запас постоянно увеличивается.
Это не значит, что где-то глубоко в недрах Земли стихийно создаются новые массы нефти, газа или меди. Количество этих ископаемых в целом неизменно; конечно, за вычетом того, что мы израсходовали в течение тысячелетия. Но количество ресурсов — это не то же самое, что их запасы. Первое определяется их естественным объемом; второе — это то их количество, о существовании которого нам известно и которое нам физически доступно. <...>
Отсюда следует второй закон «Алхимии»:
Технология задает запасы существующих естественных ресурсов, предопределяя как эффективность, с которой мы эти ресурсы используем, так и способность находить, добывать, распределять и хранить их.
Что делает естественный ресурс ресурсом в отличие, скажем, от красивого камешка или отвратительной липкой и вязкой черной жижи — это его полезность. Возьмем, к примеру, нефть. Одно из качеств, определяющих ее ценность, состоит в том, что мы можем путем очистки получить из нее бензин и использовать его в двигателях автомобилей. Поэтому наиболее точное измерение количества имеющейся нефти заключается не в определении числа бочек, которые ею можно заполнить, а в оценке количества километров пути, которые с ее помощью можно преодолеть.
Сколько нефти находится в недрах Земли (в баррелях или галлонах), не имеет значения. Важнее, насколько эффективно мы используем те запасы, которые нам известны. Даже океан нефти не принесет нам пользы, если мы не подозреваем о его существовании. Но если мы и найдем его, но не сможем добыть нефть, она останется столь же бесполезной. Такая же ситуация возникнет и в том случае, если мы добудем нефть, но не сможем перевезти ее туда, где она необходима. И даже если мы доставим ее по назначению, но не сможем сохранить до того, как использовать, ничего не изменится.
Однако помимо всех этих ограничений важно и то, как мы ее используем. Если у меня есть автомобиль, расходующий один галлон на десять миль, а у вас автомобиль, который расходует один галлон на двадцать миль, то получается, что, используя такое же количество бензина, что и я, вы сможете проехать вдвое больше. Иными словами, даже при том, что у нас имеется одинаковое количество бензина, ваш полезный запас вдвое больше моего.
Из этого становится ясно, что существуют два основных пути увеличения запасов предварительно определенных естественных ресурсов: можно совершенствовать наши способности по их обнаружению, добыче, доставке и хранению, и можно повышать эффективность их использования.
В первом случае мы имеем дело с тем, что можно назвать «технологиями запасов», во втором же—с «технологиями использования». Вместе они составляют технологию, которую и рассматривает второй закон «Алхимии», — «количественную технологию», или технологию, определяющую имеющееся количество естественных ресурсов.
«Технология запасов» оказывает более непосредственное влияние на нашу ресурсную базу. Рассмотрим, как она повлияла на запасы нефти и природного газа в течение последних двух-трех десятилетий. Начнем с того, что развитие геологии (нашей способности находить нефть и газ) привело к открытию в 1968 году огромного нефтяного месторождения под бухтой Прудхо на северном склоне Аляски, в результате чего мировые запасы нефти увеличились почти на 10 млрд. баррелей. В довершение этого усовершенствование технологии бурения (нашей способности добывать нефть и газ) позволило <...> бурить скважины на глубину шести и более миль в земной коре, открыв доступ к огромным новым резервуарам. <...> В свою очередь, совершенствование супертанкеров и развитие технологии сооружения трубопроводов (нашей способности доставлять нефть и газ) позволили почти сразу же начать промышленную эксплуатацию новых месторождений. И наконец, создание относительно безопасных наземных и подземных хранилищ дало нам возможность хранить нефть для отопления непосредственно в городах и расположить бензозаправочные станции чуть ли не на каждом углу.
В целом, четыре аспекта «технологии запасов» — способность находить, добывать, доставлять и хранить полезные ископаемые — составляют своего рода концептуальную траекторию, на которой должны находиться естественные ресурсы, чтобы представлять для нас какую-то ценность. Наша способность решать любую из этих задач увеличивает запасы соответствующего ресурса.
В отношении нефти и газа самая серьезная проблема возникла в начале 90-х годов и была связана с распределением. За последние 10—20 лет мы многого достигли в области открытия месторождений, добычи и хранения нефти и газа. Но, как свидетельствует страшный разлив нефти с танкера «Эксон Вальдез» в 1989 году, изуродовавший залив Принца Уильяма у берегов Аляски, наши возможности безопасной транспортировки нефти оставляют желать лучшего. В результате пришлось отказаться от разработки крупных потенциальных запасов нефти и газа на Аляске, в прибрежных водах Калифорнии и Мексиканского залива.
То же самое можно сказать о недавно определенных естественных ресурсах. Самым серьезным ограничителем запасов является не трудность обнаружения, добычи или хранения ресурсов, а невозможность их эффективной доставки туда, где они могли бы использоваться с наибольшей отдачей.
Возможно, самой яркой иллюстрацией неспособности решить эту проблему служит пример охваченной голодом Эфиопии. Хотя в это трудно поверить, но раньше эта страна считалась житницей Северной Африки. Даже когда провинции Эритреи и Тифа были охвачены засухой в начале и середине восьмидесятых годов, основной сельскохозяйственный район Эфиопии — юг — продолжал производить продовольствие в достаточных, если не сказать избыточных, количествах. К сожалению, отсутствие хороших дорог и транспортных средств, не говоря уже о промарксистски настроенном правительстве, которое пыталось подавить восстание в Эрит-рее, не позволяло осуществлять поставки на север, где в них отчаянно нуждались.
В 1985 году на международном уровне были предприняты крупномасштабные меры помощи голодающим на севере страны. В результате этих акций более 500 тыс. тонн зерна были отправлены в Эфиопию, однако накормить удалось только немногих голодающих. Случилось так, что большая часть зерна сгнила на складах восточного побережья в городах Ассаб, Массава и Джибути. К своему ужасу, работники благотворительных служб обнаружили, что страна нуждалась не столько в продовольствии, сколько в грузовиках и дорогах.
Конечно, развитие технологии запасов — не единственный способ расширения базы имеющихся естественных ресурсов. <...> Классическим примером того, как ресурсную базу может расширить развитие технологии использования, является реакция автомобильной промышленности на так называемый дефицит топлива в начале 70-х годов. Заменив трехсотдолларовые карбюраторы на 25-долларовые автоматические инжекторы, автомобилестроители удвоили эффективность потребления горючего в новых моделях машин менее чем за десять лет, одновременно снизив среднее потребление горючего у всех автомобилей более чем на 35% (в среднем с 13,5 мили на галлон в 1976 году до более чем 18,3 мили на галлон в 1986 году)5. Тем самым они фактически увеличили запасы бензина более чем на треть.
Аналогичным образом, разрабатывая более совершенные изоляционные материалы, <...> строители значительно повысили эффективность обогрева и кондиционирования домов. В результате бытовое потребление электроэнергии в Соединенных Штатах должно, по оценкам, сократиться на 50% к 2005 году, фактически удвоив запасы энергоресурсов, используемых для производства электроэнергии6.
Какими бы впечатляющими ни казались эти выгоды, по сравнению с технологией запасов технология использования всегда отодвигалась на задний план. До того как в начале 70-х мир охватила боязнь дефицита, инженеры и предприниматели, как правило, считали, что самый простой способ увеличения ресурсной базы заключается в том, чтобы открыть новые месторождения, приобрести и обработать больше пахотных земель и т. д. Исключение составлял военный период, когда искусственно создаваемый дефицит вынуждал людей искать способы наиболее эффективного использования уже имеющихся ресурсов. Во время второй мировой войны, например, когда правительство ввело ограничения на олово, американские производители вышли из положения, разработав новую электрогальваническую технологию, в результате чего потребности в олове снизились почти на две трети. Но эти уроки были практически забыты, когда война закончилась, а доступ к недостающим ресурсам восстановился.
То же самое происходит и сегодня. Основной причиной, по которой производители автомобилей по-прежнему стремятся повысить их экономичность, является не боязнь очередного периода дефицита бензина, а обеспокоенность загрязнением окружающей среды (или, если посмотреть на это с другой стороны, неэкономичные двигатели угрожают создать дефицит ресурса, который люди считают более ценным, чем бензин, а именно — чистого воздуха). В любом случае, чем меньше люди боятся дефицита, тем ниже стимул разрабатывать более эффективные методы использования имеющихся естественных ресурсов. В результате технология использования никогда не применяется на сто процентов.
Однако даже временная попытка совершенствования технологии использования может дать значительные и длительные результаты. Так, достижения, которым способствовал энергетический кризис 70-х годов, не случайно названный президентом Джимми Картером «морально равнозначным войне», в 80-е годы обеспечили сокращение потребления энергии на единицу валового национального продукта во всем мире на одну пятую. В результате мировой спрос на нефть снизился на 7% за период с 1979 по 1987 год, несмотря на то, что в 1987 году и население, и объем промышленного производства значительно возросли. Цифры для США еще более впечатляют: за пятнадцать лет после нефтяного кризиса 1973 года Америка на треть сократила потребление энергоносителей на доллар ВНП, в результате чего страна смогла снизить абсолютное потребление нефти на 15%7.
Более того, по сведениям Международного агентства по энергетике, за счет полного использования уже сделанных открытий, даже без новых достижений в области технологии, мировое потребление энергии на единицу ВНП должно к 2000 году сократиться еще на 30%*. Другими словами, только в результате достижений в области технологии использования, появившихся в течение 80-х годов, полезные запасы энергетических ресурсов будут в 2000 году на 50% выше, чем в 1980-м. В целом же, как отмечает Управление технологической экспертизы США в своем сенсационном отчете за 1988 год — «Технология и переходный период в американской эко- номике», «оптимальное использование новой технологии могло бы обеспечить снижение [спроса на] природные ресурсы на 40—60% даже при быстром экономическом росте»8. <...>
Согласно первому и второму законам «Алхимии», база наших естественных ресурсов, а соответственно, и наше благосостояние определяются развитием технологии. Но что же определяет само это развитие?
Данный вопрос приводит нас к осознанию самого важного, третьего, закона «Алхимии», объясняющего, в чем скрыт источник технологического прогресса, а следовательно, и дающего ключ к повышению благосостояния.
Успехи в области науки и техники не возникают, да и не могут возникнуть, в изоляции. Они зависят от способности ученых и инженеров идти в ногу с последними достижениями, обмениваться информацией и учиться на опыте других. Как сказал когда-то Исаак Ньютон, «если я и видел дальше других, то только потому, что стоял на плечах гигантов». Не имея доступа к работам Николая Коперника, Галилео Галилей никогда не мог бы узнать, как использовать свои наблюдениям за спутниками Юпитера. Не зная об уравнениях поля, выведенных блестящим шотландским физиком XIX века Джеймсом Клерком Максвеллом, итальянский инженер двадцатого столетия Гульельмо Маркони не смог бы изобрести радио, а Альберт Эйнштейн не создал бы свою теорию относительности.
Короче говоря, темпы технологического прогресса зависят от того, насколько широко доступны для членов общества знания и насколько люди могут делиться ими, т. е. от уровня развития технологии обработки информации.
Таким образом, мы подходим к третьему закону «Алхимии»:
Скорость, с которой развивается технология в обществе, определяется относительным уровнем его способности усваивать и обрабатывать информацию.
Хотя это давно было известно, эта прописная истина никогда не проявлялась так явно, как в течение последних десятилетий. Мы живем в эпоху веры в абсолютную ценность информации, <...> эпоху, которая иногда величает себя даже «веком информации». И действительно, к концу 80-х годов обработка, передача информации и операции с нею были основным занятием каждого четвертого работающего в США, или даже каждого третьего, если считать учителей и других работников сферы образования. Аналогичным образом, с началом последнего десятилетия нынешнего века более сорока процентов всех новых капиталовложений в производство и оборудование были сделаны в сфере информационных технологий (компьютеры, фотокопировальные и факсимильные аппараты и тому подобное) — это в два раза больше, чем десять лет назад. Бывший министр финансов США У. Майкл Блюменталь так резюмировал это в 1988 году в статье, озаглавленной «Мировая экономика и изменения в технологии»: «Информация, — писал он, — стала рассматриваться как ключ к современной экономической деятельности — базовый ресурс, имеющий сегодня такое же значение, какое в прошлом имели капитал, земля и рабочая сила»9.
Объем имеющейся у нас информации с каждым днем увеличивается все быстрее. За последнее столетие мы добавили к общей сумме знаний больше, чем за всю предыдущую историю человечества. Но, так же, как и в случае с другими ресурсами, нахождение или разработка новой информации — только полдела. Какой смысл открывать новые факты о Вселенной, будь то основной закон природы или усовершенствованный метод изготовления жевательной резинки, если тот, кто может воспользоваться этой информацией, никогда ее не получит?
Как и любой другой ресурс, информация полезна только в том случае, если мы можем доставить ее туда, где она необходима. Таким образом, «относительное преимущество той или иной страны заключается в ее способности эффективно использовать новую информационную технологию»10.
С точки зрения «Алхимии», значение технологии обработки информации очевидно. Если информация является самым важным из имеющихся в нашем распоряжении ресурсов (поскольку от него зависит развитие технологии), то технология обработки информации становится важнейшей из имеющихся у нас технологий.
Первым серьезным прорывом в области технологии обработки информации было изобретение и развитие письменности пять-шесть тысячелетий назад. До изобретения письменности идеи могли передаваться только устно. Помимо прочего, это означало, что пока вы лично не встретитесь с конкретным человеком, которому принадлежат новая концепция или открытие, о его работе вы, в лучшем случае, узнаете из вторых рук, и поэтому ваши знания могут оказаться неточными. <...> Хотя устные традиции человечества, несомненно, богаты <...>, таким путем информацию никогда не удавалось распространить достаточно быстро, широко и точно.
Изобретение письменности стало ключевым элементом экономической базы древней цивилизации. Хотя сегодня мы нередко думаем о письменности как о средстве выражения личных чувств или художественного слова, ее ранние примеры, такие, как глиняные дощечки с клинописью самаритян и жителей Вавилона, представляют собой деловые расписки и правительственные документы, летописи или описания методов земледелия.
Следующий важный шаг в развитии возможностей обработки информации был сделан в средние века, когда Гутенберг изобрел печатный станок11. До этого единственным способом тиражирования письменных материалов было воспроизведение текста от руки — дорогостоящий и длительный процесс, резко ограничивавший круг людей, которым автор мог сообщить знания. Переписывание сказывалось и на точности передачи знаний, поскольку в ходе многократного копирования текста в него непременно вкрадывались ошибки. [Именно] печатный станок [принес с собой] массовое производство и стандартизацию процесса обработки информации, проложивших дорогу промышленной революции.
В наш век мы стали свидетелями третьего открытия в области обработки информации: появления компьютера, наиважнейшего изобретения современности.
Говоря о компьютерах, мы чаще всего имеем в виду их быстродействие. Как отмечал Блюменталь, «в семнадцатом веке Иоганну Кеплеру понадобилось четыре года, чтобы рассчитать орбиту Марса. Сегодня микропроцессор делает это всего за четыре секунды»12. Однако основное достоинство компьютера состоит не в том, что он может молниеносно производить вычисления. Какую бы ценность ни представляла собой эта способность, сама по себе она может стать как благословением, так и проклятием, поскольку, расширяя наши знания, она в то же время повергает нас в пучину новых информационных потоков.
Что делает компьютер поистине важным изобретением, так это его способность обрабатывать результаты вычислений под управлением человека, а именно сортировать и сопоставлять данные, связывать разные слои общества сложными коммуникационными сетями, осуществлять передачу информации по этим сетям в любое место на земном шаре, где она необходима.
В результате этих свойств широкое внедрение компьютеров не только вызвало информационный бум, но и дало нам средства справиться с этим сокрушительным потоком. Тем не менее, нам по-прежнему лучше удается производить новую информацию, чем оценивать ее и обмениваться ею. Технологии развиваются так стремительно и охватывают столько областей, что сегодня основным фактором, ограничивающим изобретения, является не столько способность инженеров и предпринимателей выступать с новыми идеями, сколько их способность быть в курсе последних достижений в других областях, лежащих за пределами его узкой специализации, и умение воспользоваться этими достижениями.
Именно в этом заключен способ увеличения размеров пирога. От того, насколько мы сможем усовершенствовать свою способность обрабатывать информацию, зависит скорость развития технологии в целом. Чем быстрее развивается технология, тем выше ее возможности — как в увеличении полезных запасов существующих естественных ресурсов, так и в определении совершенно новых их видов, и в результате мы становимся богаче и богаче.
Что же значат слова о том, что благодаря современным технологиям мы получаем доступ к неограниченным запасам ресурсов? Прежде всего, это означает, что накопление ресурсов уже не является ключом к достижению благосостояния.
Такой урок получили компании, попытавшиеся воспользоваться страхом перед оскудением ресурсов, охватившим мир в начале и середине 70-х. В 1974 — 1975 годах появилось не менее восьми новых картелей, объединявших экспортеров из стран «третьего мира», которые считали, что способны диктовать цены и объемы поставок основных товаров — от бананов до бокситов, меди, каучука, древесины и вольфрама. В 1978 году была даже предпринята попытка создать организацию, которая координировала бы ценообразование в отдельных подобных группах. Но к середине 80-х все эти картели были вытеснены с рынка. То же самое произошло и с ОПЕК, когда-то предметом ненависти индустриального мира.
Главной логической ошибкой, допущенной этими картелями, было предположение, что промышленно развитые страны не смогут выжить без товаров, поставляемых ими, и что потребители будут готовы заплатить любую цену, лишь бы поставки не прерывались.
На самом же деле по мере роста цен потребители начали оглядываться вокруг в поисках субститутов, которые они могли отыскать с помощью средств и методов, предоставляемых технологией. Например, когда картель, поставляющий олово, в начале 80-х годов взвинтил цены до рекордной цифры в 12 тыс. долл. за тонну, потребители дружно перешли на алюминий, стекло, картон и пластмассы. Еще в 1972 году 80% банок для прохладительных напитков в Америке изготовлялось из жести, к 1985 году практически все пивные банки в США и 87% банок для безалкогольных напитков делались из алюминия. Всего же из-за жадности производителей мировое потребление олова сократилось за период с 1980 по 1985 год на 15%13.
Аналогичным образом, с повышением цен на медь в 70-е годы промышленность телекоммуникаций стала ускоренными темпами разрабатывать новые технологии, такие, как волоконная оптика, не зависевшие от медных проводов и кабелей. В результате к концу 80-х годов телефонные компании США проложили на 1,5 млн. миль больше волоконно-оптических кабелей, и как минимум два отделения районного обслуживания компании «Белл» объявили о сво- ем намерении полностью заменить медные кабели волоконно-оп-тическими сетями в течение следующих двадцати лет14.
Из этого следует извлечь серьезный урок, а именно: в мире «Алхимии» рынок не имеет углов.
В то время как старомодный экономист пытается загнать рынок в угол, сыграв на наиболее ценных сырьевых товарах, «алхимик» доказывает, что коммерческие предприятия, пытающиеся сыграть на дефиците, обречены.
Когда дело доходит до оценки стоимости товаров, «алхимик» становится настоящим фундаменталистом. Он знает, что в мире практически неограниченных ресурсов, поскольку мало каким из них нельзя найти замену, конкретное сырье не стоит тех денег, которые потребитель, как выясняется, готов за него платить. Конечно, цена, устанавливаемая рынком, является классическим экономическим определением стоимости. Но мир, в котором мы живем, уже перестал быть классическим. В мире «Алхимии» рыночная цена отражает только спекулятивную стоимость товара. «Алхимика» же, наоборот, интересует фундаментальная производственная ценность (fundamental productive value), т. е. цена товара в отношении к цене других благ, которые могут быть использованы с той же целью. Если эта цена завышена, платить ее не стоит.
Производственная ценность товара аналогична балансовой стоимости активов компании. Последняя основывается не на представлении фондового рынка, которое частично зависит от результатов анализа, частично от эмоциональных ощущений, а на строгом учете наличности, которую могут принести активы, если будут распроданы по отдельности. В 80-е годы новое поколение головорезов с Уолл-Стрит изменило соотношение сил среди корпораций, сколотив на этом состояние. Они уничтожали (или грозились уничтожить) компании, рыночная цена которых была ниже их балансовой стоимости. Так же в 90-е годы и позже «алхимики» будут изменять соотношение в сфере ресурсов, все больше перенося акцент на фундаментальную производственную ценность сырья.
Рассмотрим конкретный пример. Предположим, что в зубоврачебной практике используется одна унция золота. И предположим, что разработан синтетический материал стоимостью 250 долл., который может быть применен для тех же целей. Хотя золото продается на рынках по 400 долл. за унцию*, «алхимик» считает, что его полезная стоимость для данного конкретного применения составляет 250 долл. за унцию. Если бы золото больше нигде не использовалось, то, по оценкам «алхимика», его цена постепенно снизилась бы до этого фундаментального уровня. Однако, поскольку конкретный товар имеет, как правило, много применений, его реальная производственная ценность обычно представляет собой среднее арифметическое нескольких разных величин производственной ценности для различных целей.
Рассмотрим аналогичный пример. Предположим, что вам надо сжечь 400 галлонов печного топлива, чтобы обогревать дом в течение года. Если стоимость печного топлива составляет 1 долл. за галлон, то ваш счет за год составит 400 долл. Но как вы вычислите производственную ценность печного топлива? Она будет зависеть от цены на его заменители. Допустим, что стоимость обогрева дома природным газом в течение года составит 500 долл. В этом случае «алхимик» будет считать, что полезная стоимость топлива составляет 1,25 долл. за галлон и что его цена будет постепенно расти, приближаясь к этому уровню (конечно, с учетом изменений цены на природный газ и, что более важно, любых изменений в технологии, от которой зависит количество имеющегося в наличии топлива обоих видов).
Когда речь заходит о ресурсах, «алхимик» никогда не забывает, что это рынок покупателя, а в результате развития технологии почти не осталось видов сырья, которым нельзя было бы найти заменителей. Поэтому при таком положении вещей ни один из сырьевых ресурсов не является слишком уж важным, а реальная стоимость любого сырья определяется в такой же степени ценой и наличием его потенциальных заменителей, как и его собственными [издержками и] наличием.
Если накопление не является больше ключом к достижению благосостояния в современном мире, то где же тогда этот ключ? В 60-е годы фильм «Выпускник» ответил на этот вопрос одним словом — «пластмассы». В 90-е годы мы предлагаем другой ответ (хотя и не менее сжатый) — «распределение».
В наши дни в результате влияния технологий на цену рабочей силы и сырья стоимость практически каждого произведенного изделия упала. В большинстве случаев это произошло из-за того, что фактическая себестоимость изделия снизилась до уровня, составляющего, как правило, менее 20% розничной цены. К концу 80-х годов, например, совокупные издержки на сельскохозяйственное сырье и сельскохозяйственную рабочую силу составляли менее 15% цены, которую брали за продукты питания с покупателей в магазинах и с посетителей ресторанов. Аналогичным образом, только около 17% стоимости готовой одежды составляли затраты на производство ткани и оплата труда, необходимого, чтобы раскроить и сшить одежду нужного фасона. Большую часть оставшихся 80% составляют издержки распределения. Распределение заняло такую непомерно большую часть общей цены товара, потому что его издержки снижались медленнее, чем себестоимость. Разница в снижении [отдельных составляющих) стоимости отражает тот факт, что, за редким исключением, нам приходится применять к сетям распределения те достижения технологии, которые уже весьма основательно видоизменили остальные элементы производственной сферы.
Это не означает, что у нас отсутствуют необходимые знания. На самом деле во многих случаях соответствующая технология давно уже имеется. Так, дистрибьюторы продуктов питания в Америке могли бы увеличить производительность на 50%, просто воспользовавшись такими распространенными преимуществами уже существующих технологических новшеств, как автоматические погрузо-разгрузочные устройства. Точно так же американские производители одежды могли бы снизить затраты на инвентаризацию запасов в два раза, если бы использовали принципы системы управления, известной как «быстрое реагирование».
Между тем перемены в распределении потенциально могут принести гораздо большую экономию, чем усовершенствования в любой другой области. Предположим, что вы руководите компанией, производящей продукцию, продажная цена которой составляет 100 долл. По нашим подсчетам, 20 долл. из этой суммы будет приходиться на производственные затраты (а именно — стоимость рабочей силы и материалов), в то время как остальные 80 долл. будут отражать издержки распределения. Если стоимость производства уменьшится на 20% в результате, скажем, перевода вашей фабрики на Дальний Восток, то окончательная цена готовой продукции снизится на четыре доллара. А если уменьшатся на 20% затраты на доставку, то окончательная цена снизится на 16 долл. Другими словами, увеличение производительности доставки дало бы экономию в четыре раза больше, чем производства.
На самом деле разница будет еще большей, поскольку перевод фабрики на Дальний Восток неизбежно вызовет увеличение стоимости доставки, которая в итоге перечеркнет всю экономию, достигнутую при производстве. Вот почему сборка львиной доли телевизоров «Сони» и автомобилей «Ниссан», приобретаемых американскими потребителями, в настоящее время осуществляется в США, а не в других странах, хотя стоимость рабочей силы там может быть ниже.
«Мы считаем очевидным, что все люди созданы равными» — когда Томас Джефферсон писал эту фразу, он, конечно, не имел в виду потенциальных работников. И действительно, с точки зрения работодателей, которые добровольно выплачивают ежегодно 8 тыс. долл. заработной платы одному и 800 тыс. долл. — другому, ничего не может быть дальше от истины, чем это высказывание.
С момента зарождения промышленной революции и по сей день, с этой точки зрения, люди становились все более и более неравными. И все же, оценивая вложенный в производство труд, классическая экономическая теория обычно полагала, что производительность труда каждого рабочего остается неизменной в течение данного периода времени.
В 1936 году Джон Мейнард Кейнс понял, что это не так. Давая определение единице труда в своей книге «Общая теория занятости, процента и денег», он отказался от таких классических в то время единиц измерения труда как человеко-час и человеко-день, отметив существующую значительную разницу в квалификации отдельных рабочих15. На место этих единиц Кейнс поставил доллар заработной платы, предположив, что «[в условиях свободного рынка] сумма выплачиваемого рабочим вознаграждения находится в пропорциональной зависимости от производительности их труда»16. Для него производительность труда человека, зарабатывающего 10 долл. в час за выполнение определенной операции, в два раза превышает производительность труда работника, получающего 5 долл. в час за выполнение той же операции. Сегодня это кажется нам очевидным, но в то время признание факта, что труд не является однородным товаром, явилось серьезным переворотом в сознании.
Вопрос, которому Кейнс не придавал особого значения в то время, — почему один рабочий может производить вдвое больше другого и что каждый из нас может сделать, чтобы стать таким рабочим, — сегодня является для • нас наиболее важным. Ответ на него можно найти, если изучить ту же мощную, вездесущую и недооцениваемую силу, которая помогла найти объяснение технологии снабжения естественными ресурсами.
В классической экономике производство товаров и услуг определяется «функцией производства» — количеством необходимых для этого единиц труда и капитала. Целью является максимизация производства (минимизация затрат) путем выбора их оптимального сочетания. Обычно исходят из того, что изменение технологии представляет собой постоянную величину. Но «Алхимия» учит нас, что в процессе выработки решений мы не можем принимать подобного допущения. Технология является третьим измерением функции производства, переменной, оказывающей наибольшее влияние, поскольку она определяет базовую стоимость капитала. И, как мы увидим ниже, технология имеет такое же значение при определении базовой стоимости труда. <...>
Труд, так же, как капитал, будь то естественные ресурсы или машины, определяется и управляется технологией. Труд не только реагирует на инвестиции, так же, как и капитал; в мире «Алхимии» капитал все больше замещает труд. Перефразируя Джона Кеннета Гэлбрейта, провозгласившего, что в обществе изобилия нет смысла проводить различие между предметами роскоши и предметами необходимости, можно сказать, что в обществе «Алхимии» нет смысла проводить различие между трудом и капиталом. Действительно, с точки зрения принятия решений труд есть капитал.
В классической экономической теории все товары и услуги рассматривались как созданные сочетанием труда и капитала. Однако по мере внедрения автоматизации происходило неуклонное снижение доли труда в готовой продукции.
Например, в 1920 году издержки на производство механических часов составляли 100 долл. и могли состоять наполовину из разнообразных затрат на рабочую силу (т.е. часовщику выплачивалось по 50 долл. за каждые сделанные часы) и наполовину из капитальных затрат (25 долл. фиксированных затрат, которые должны были уплачиваться независимо от того, были ли произведены часы, и 25 долл. переменных затрат, начисляемых только по каждым выпущенным часам). В течение последующих пятидесяти лет для снижения затрат и сохранения конкурентоспособности специалисты рационализировали и модернизировали процесс производства, автоматизируя или ликвидируя максимальное количество операций. В результате 10 долл. стоимости производства механических часов в 1970 году включали только 2 долл. затрат на рабочую силу и 8 долл. капитальных затрат. К 1980 году производители перешли на цифровые кварцевые часы и построили полностью автоматизированную сборочную линию, где процесс их изготовления осуществлялся практически без участия человека. Благодаря этому себестоимость часов (1,25 долл.) уже практически не включала затрат на рабочую силу, а состояла полностью из капитальных затрат. <...>
Сегодня многие товары производятся с применением автоматизированных методов производства, практически не включающих затрат на рабочую силу. Поскольку стоимость квалифицированного труда растет, а цены на станки с автоматическим управлением снижаются, компании все больше склоняются к замене отдельных операций, выполняемых человеком, машинными операциями и проектируют методы производства, в которых участвуют больше машин и меньше людей.
Замена рабочих машинами пугает многих людей. Некоторые из них, часто называемые луддитами по аналогии с английскими рабочими, ломавшими текстильное оборудование в начале XIX века17, обеспоко- сны тем, как будут влиять на общество те, кто лишился работы в результате развития технологии. Но их страхи необоснованны, потому что каждый раз, когда человек заменяется машиной, общество в целом не становится беднее, а, наоборот, богатеет.
Возьмем остров, на котором живут десять человек, занимающиеся рыбной ловлей с общественной лодки. Появляется новый, лучший в технологическом отношении способ ловли, например, с использованием большой сети вместо десяти отдельных удочек. Теперь два рыбака, один из которых управляет лодкой, а другой забрасывает сеть, могут поймать столько же рыбы, сколько десять рыболовов со своими удочками. На первый взгляд безработица на нашем гипотетическом острове возросла с нуля до 80%, поскольку восемь из десяти рыболовов теперь лишились работы. Тем не менее, хотя восемь человек больше не работают, благосостояние общества в целом осталось на том же уровне, поскольку теперь два рыбака, пользуясь сетью, ловят столько же рыбы, сколько обычно ловили десять человек, пользуясь удочками.
То же самое происходит каждый раз, когда в результате совершенствования оборудования или технологии человек теряет работу. Общество в целом остается таким же богатым, потому что оно продолжает получать продукт труда рабочего, лишившегося своего места (теперь его работу выполняет машина), и может стать даже богаче, когда временно вытесненный рабочий найдет себе новую работу, что увеличит валовой национальный продукт.
Давайте теперь вернемся к нашему острову, который должен кормить и одевать восемь безработных рыболовов. У островного общества есть два пути: либо взимать с двух рыбаков налоги и распределять 80% выловленной ими рыбы между безработными, либо помочь восьмерым безработным найти новую работу, что способствовало бы росту общественного благосостояния. Каким смешным ни казался бы сегодня первый вариант, именно увеличение предельной ставки налога с производителей было обычной реакцией в течение этого столетия, когда в результате развития технологии некоторые оказывались гораздо богаче своих соседей.
Массовое повышение производительности наблюдается как раз сегодня в нашем «алхимическом» мире. Но это не привело к росту безработицы потому, что там, где спрос неограничен, мы сталкиваемся с неутолимой потребностью в рабочей силе, необходимой Для производства новых товаров и новых услуг.
Важно понимать, однако, что многие рабочие места, <...> которые имеются сегодня, завтра могут стать ненужными. Например, программисты могут быть уверены, что появятся программы, облегчающие само программирование, в результате чего компании смогут обходиться меньшим числом сотрудников для выполнения тех же задач. Квалифицированные сварщики могут не сомневаться, что для выполнения их работы вскоре изобретут роботов или создадут новый производственный процесс, при котором не будет необходимости в сварке.
В какой бы отрасли ни выполнялась та или иная работа, рано или поздно смышленый «алхимик» придумает, как заменить человека машиной или сократить потребность в рабочей силе. Когда это произойдет, перед обществом встанет задача как можно скорее снова найти полезное занятие для безработного. Как только замененный автоматом рабочий найдет новое место, благосостояние общества в целом увеличится.
Таким образом, в мире «алхимии» благосостояние увеличивается путем уничтожения нерентабельных рабочих мест и создания новых, более производительных. По мере развития технологии ликвидируются [целые профессии]; тем не менее валовой национальный продукт остается неизменным, поскольку общество по-прежнему получает товары и услуги в результате операций, которые теперь выполняются машиной. А когда вытесненный рабочий находит новую работу, валовой национальный продукт увеличивается, и благосостояние общества значительно возрастает. Это «алхимический» процесс, при котором наше реальное благосостояние возрастает экспоненциально.