Альберт Гор— видный деятель Демократической партии США и наиболее вероятный официальный кандидат от этой партии на пост президента Соединенных Штатов на выборах 2000 года— родился 31 марта 1948 года в Вашингтоне. А.Гор получил разностороннее образование, закончив Гарвардский университет (где ему в 1969 году была присвоена степень магистра делового администрирования), Высшую религиозную школу при университете Вандербильда в 1972 году и Школу права при том же университете в 1976-м. В 1969—1971 годах служил в вооруженных силах США. Участвовал в военных действиях во Вьетнаме.
В 70-е годы А.Гор занимал пост управляющего компанией «Tangle-wood Ноте Builders Co.» в штате Теннесси, а также был обозревателем газеты «The Tennessean». В 1977 году был избран в Палату представителей Конгресса 95-го созыва, куда переизбирался в 1979, 1981 и 1983 годах. В 1985 году был избран в Сенат США от штата Теннесси и переизбран в 1991 году. В 1991 году выставил свою кандидатуру в качестве кандидата в президенты США от Демократической партии. На съезде Демократической партии стал кандидатом в вице-президенты США. В ноябре 1992 года был избран вице-президентом США и переизбран на этот пост в 1996 году.
А. Гор женат, имеет сына и трех дочерей. Он живет в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия.
Книга «Земля на чаше весов» (1992) написана в то время, когда А. Гор был председателем комиссии Сената США по проблемам экологии и защиты окружающей среды. В ней в доступной и яркой форме рассмотрены проблемы поддержания глобального экологического равновесия в современных условиях. Как отметили многие критики после выхода этой работы в свет, она представляет собой одно из наиболее профессиональных исследований проблем окружающей среды, когда-либо выходившее из-под пера активного политического деятеля. Это, несомненно, придает книге особый колорит и вызывает обостренный читательский интерес, особенно в третьей части, где автор предлагает целый ряд конкретных практических мер по совершенствованию экологического законодательства и поддержанию природного баланса в странах третьего мира.
Работа состоит из трех частей. В первой рассмотрены конкретные примеры нарушения экологического равновесия в разных регионах планеты. Во второй — наиболее, на наш взгляд, концептуально насыщенной части — анализируются социальные, экономические и идеологические причины, сделавшие возможным то хищническое отношение к среде обитания, которое было до последнего времени характерно для индустриального мира и которое и сегодня отличает политику большинства развивающихся стран. Третья часть посвящена оценке путей выхода из сложившейся ситуации.
Книга сочетает в себе глубокий анализ экономических и социальных причин современного экологического кризиса и прекрасный фактологический материал с несколько, на наш взгляд, идеалистическими представлениями относительно возможности консолидации усилий развитых стран в борьбе против надвигающейся опасности. Значительное внимание, в частности, уделено пропаганде «нового плана Маршалла», как его называет автор,— плана перераспределения части национального продукта развитых стран (в сумме до 100 миллиардов долларов в год) в пользу природоохранных программ в странах «третьего мира». Нельзя не отметить ни того, что даже гораздо более скромные финансовые меры, одобренные на Всемирном саммите в Рио-де-Жанейро в 1992 году, до сегодняшнего времени не воплощены в жизнь, ни того, что объем американской помощи развивающимся странам в данной области существенно сократился именно в годы пребывания у власти администрации президента Билла Клинтона.
Между тем книга А. Гора остается весьма актуальной как пример глубокого анализа истоков экологического кризиса и отражения связанной с ним обеспокоенности политических кругов Запада. Поэтому мы предлагаем вниманию российских читателей попытку теоретического осмысления причин современной ситуации, предпринятую автором в главах 10 — «Экономика: истина или последствия» и 11 — «Мы суть то, что мы используем» (эти фрагменты соответствуют стр. 182-185, 185-188, 188-189, 191, 196, 199-200, 200-202, 211—212, 213—215 в издании Earthscan). ЗЕМЛЯ НА ЧАШЕ ВЕСОВ В ПОИСКАХ НОВОЙ ОБЩЕЙ ЦЕЛИ*
Свободная рыночная капиталистическая экономика, безусловно,— самое мощное из известных орудий цивилизации. Она не знает себе равных как система распределения ресурсов, рабочей силы и денежных потоков, как парадигма развития производства, распределения и потребления материальных благ, выработки решений, касающихся буквально всех сторон социальной жизни. Ее законы столь универсальны, что принимаются как безу- словные, подобно законам классической механики и тяготения (которые, кстати, были открыты Исааком Ньютоном всего за несколько десятилетий до того, как Адам Смит сформулировал основные принципы, на которых экономика зиждется и по сей день).
Соперничающие с капитализмом системы, в первую очередь коммунизм, оказались неконкурентоспособны на рынке идей. Хотя коммунизм потерпел поражение во многом потому, что душил политические свободы, именно насилие над свободой экономической обнаружило его полную несостоятельность. Ошеломляющий крах Советского Союза и его восточноевропейской империи во многом объясняется тем, что по обе стороны железного занавеса утвердилось мнение о превосходстве капитализма над коммунизмом — как в теории, так и на практике, — поскольку классическая экономическая теория нашла удачное воплощение в капиталистической системе.
Это, несомненно, справедливо. Но недавняя победа капитализма должна вызвать в тех из нас, кто в него верит, желание идти вперед, а не почивать на лаврах. Необходимо осознать, что победа Запада — а благодаря ей остальной мир теперь, вероятнее всего, примет нашу систему — возлагает на нас особую ответственность, заставляя обратиться к недостаткам капиталистической экономики в ее сегодняшнем виде.
Горькая правда состоит в том, что наша экономическая система частично слепа. Многое она видит, но многого и не замечает. Она тщательно просчитывает то, что представляет наибольшую ценность для покупателей и продавцов, все, что касается продуктов питания, одежды, промышленных товаров, труда, и уж конечно, денег. Но в ее расчетах часто не учитывается ценность того, что гораздо труднее купить или продать: чистой воды и свежего воздуха, красоты гор, лесов с разнообразнейшей флорой и фауной и так далее. Именно частичная слепота нынешней экономической системы и есть могущественная сила, стоящая за иррациональными решениями, касающимися экологии нашей планеты.
К счастью, эти недостатки можно исправить, пусть и с большим трудом. В первую очередь следует признать, что экономика, как и всякий инструмент, пусть даже самый совершенный, нарушает наши привычные взаимоотношения с окружающим миром. Поскольку мы полагаемся исключительно на возможности экономической системы и начинаем мыслить в ее рамках, то считаем, что классическая экономическая теория способна дать исчерпывающие ответы на все без исключения возникающие вопросы.
Но так же, как глаз воспринимает лишь узкую полоску светового спектра, экономическая наука не видит, а тем более не может оценить все то, из чего состоит наш мир. Мы способны разглядеть и измерить лишь весьма ограниченную часть широкого спектра утраченного и приобретенного в результате наших экономических решений. И, соответственно, мы не задумываемся о том, что выпало из нашего поля зрения.
Многое из того, чего мы не замечаем <...>, касается стремительного разрушения окружающей среды. Популярные учебники по экономике, как правило, даже не упоминают о таких важнейших с точки зрения хозяйственных решений проблемах, как загрязнение и истощение природных ресурсов. Хотя эти вопросы исследовались многими специалистами по микроэкономике, причем преимущественно в практических целях, в общую экономическую теорию они так и не вошли. «У макроэкономики и окружающей среды нет точек соприкосновениям, — говорит экономист Всемирного банка Герман Дейли, ведущий специалист по этой проблеме.
Возьмите основной параметр, который используется для определения уровня экономического развития любого государства, — валовой национальный продукт (ВНП). При определении его величины не учитывается истощение природных ресурсов по мере их использования. Принимается во внимание амортизация зданий и заводов, механизмов и оборудования, легковых машин и грузовых платформ. В таком случае почему, например, не учитывается амортизация пахотного слоя на полях Айовы, когда его смывают воды Миссисипи? Между тем это происходит из-за применения бездумных сельскохозяйственных технологий, что и привело к уменьшению способности пахотного слоя противостоять ветровой и дождевой эрозии. <...> Эти потери не учитываются при подсчете экономических затрат на получение урожая зерна за истекший год, [но] если они будут достаточно высокими, то страна окажется беднее, даже несмотря на прибыль от полученного урожая. Однако экономические отчеты будут убеждать нас, что мы, наоборот, стали богаче, собрав урожай, да к тому же еще и сэкономив на экологических технологиях, предотвращающих смывание почвы. [Поэтому] <...> мы потеряли больше половины пахотных земель в Айове, и произошло это главным образом из-за нашей неспо- собности оценить экологически безопасные методы выращивания зерна.
Можно привести тысячи подобных примеров. Так, широкое применение пестицидов может обеспечить максимальную прибыль от выращивания зерна в кратчайший срок, однако непродуманное и чрезмерное их использование отравляет подземные воды. Когда мы станем подсчитывать затраты и прибыль в процессе выращивания зерна, потери запасов пресной воды окажутся неучтенными. В итоге наша неспособность измерить экономическую ценность чистых источников стала причиной отравления более половины всех подземных водоносных горизонтов в Соединенных Штатах пестицидами и другими вредными веществами, удалить которые теперь практически невозможно.
Или рассмотрим ситуацию, сложившуюся в других частях мира. Когда слаборазвитая страна отдает под вырубку миллион акров тропических лесов в год, деньги, вырученные от продажи древесины, засчитываются как часть годового дохода этой страны. Амортизация бензопил и трейлеров в течение года заносится в расходную часть бухгалтерской книги, а ущерб, нанесенный тропическому лесу, — нет. Нигде в расчетах ВНП данной страны не будет строчки, которая отражала бы суровую реальность: потерю миллиона акров тропического леса. Разве это не тревожно, если не сказать — абсурдно? Однако когда Всемирный банк, Международный валютный фонд, региональные банки развития и национальные инвестиционные органы определяют, какие виды займов предоставить и какую финансовую поддержку оказать тем или иным странам, они исходят из того, насколько благодаря этому улучшится экономическое положение страны-реципиента, <...> важнейшим показателем которого является прирост ВНП. Исходя из так называемых практических соображений, в ВНП фактически включается как положительный момент быстрое и безрассудное уничтожение окружающей среды!
Экономисты классического толка часто утверждают, что все субъекты свободного рынка обладают «совершенной информацией» — то есть считается, что те, кто принимает экономические решения, <...> безусловно, знают все факты, на которых основан их выбор, учитывая даже незначительные погрешности в оценке. Логическим расширением понятия «совершенная информация» является то, что называют рыночно-клиринговой функцией экономической системы, которую также считают непогрешимой. Такое представление прекрасно иллюстрирует известный анекдот. Дедушка с внучкой идут по тротуару, и девочка, увидев 20-долларовую бумажку, наклоняется за ней. «Нет-нет, — говорит дедушка, — не трогай! Если бы это действительно были 20 долларов, их бы уже здесь не было».
Подобные теории граничат с интеллектуальным высокомерием, особенно если учесть неспособность классических экономистов воспринять идею о расходовании природных ресурсов. Современная экономическая теория, приводя нереалистичные доводы об информации, действительно широко доступной в сегодняшнем мире, продолжает отстаивать столь же абсурдные утверждения о природных ресурсах как о неограниченном «бесплатным товаре».
Подобное убеждение отчасти вызвано тем, что система подсчета национального дохода была создана Джоном М. Кейнсом еще в эпоху колониализма, когда запасы природных ресурсов действительно казались неисчерпаемыми. В сущности, нс случайно, что наибольший ущерб природе наносится сегодня в странах, освободившихся от колониальной зависимости на памяти нынешнего поколения. Модели хищнической эксплуатации окружающей среды обладают инерцией, которую трудно преодолеть, тем более что господствующие ныне взгляды берут начало в теориях экономистов, заинтересованных в вывозе природных ресурсов из этих государств.
Однако слепота в расчетах простирается не только на производимую продукцию. Согласно первому закону термодинамики, ничто не возникает из ничего и не исчезает бесследно; соответственно, и природные ресурсы перерабатываются как в полезные продукты, называемые товарами, так и во вредные отходы, в том числе и те, что приводят к загрязнению окружающей среды. Неудивительно, что наша экономическая система измеряет эффективность производства, или «производительность», в основном количеством создаваемых полезных вещей, а не вредных продуктов. Но ведь каждый производственный процесс дает отходы; отчего же они не принимаются в расчет? Например, если какая-либо страна производит много алюминия, почему не учитывается неизбежный побочный продукт — осадок фторида кальция?
Рост производительности — основной показатель экономического «прогресса» — в настоящее время исчисляется методом, в котором присутствует еще одно абсурдное допущение: если новая технология дает и положительные, и отрицательные последствия, то считается приемлемым измерять лишь первые и попросту игнорировать вторые. Когда количество полезных вещей, создаваемых с помощью каждой единицы затраченного труда, сырьевых материалов и капитала, увеличивается — обычно потому, что кто-то изобрел «улучшенный» способ выполнения данной работы, — то считается, что производительность растет. Но как быть, если в результате нового изобретения возросло не только производство полезных вещей, но и в еще большей степени — вредных? Разве это не должно учитываться? Ведь когда-нибудь устранение таких последствий обойдется очень дорого.
Однако абсурд на этом не заканчивается. В дальнейшем затраты на борьбу с загрязнением включаются в национальные бюдже-ты в качестве еще одной статьи со знаком «плюс». Другими словами, чем сильнее создаваемое нами загрязнение, тем больше мы способствуем увеличению объема производства в стране. Так, разлив нефти с танкера «Экссон Вальдес» в заливе Принца Уильяма и последующие затраты на очистку вод увеличили ВНП Соединенных Штатов.
Классическая экономика также не учитывает должным образом всех затрат, связанных с тем, что мы называем потреблением. Каждый раз, когда мы что-то потребляем, возникают отходы, однако об этом экономисты просто-напросто забывают. Мы ежегодно используем миллионы тонн хлорофторуглеродов. Разве они исчезают бесследно? Что же в таком случае прогрызает дыру в озоновом слое? Мы ежедневно потребляем 14 млн. тонн угля и 64 млн. баррелей нефти. Разве они тоже улетучиваются в никуда? Если да, то откуда возникает излишек двуокиси углерода в атмосфере?
Ни один из этих видов скрытых затрат не учитывается должным образом. По существу, в нашей экономической системе производительность измеряется методом, лишенным смысла даже по логике самой системы. Это почти то же самое, как если бы сверхрациональный «экономический человек» верил в магию. Если наши товары производятся из природных ресурсов, не подлежащих амортизации, поскольку их количество неограниченно, если производственный процесс не дает никаких нежелательных побочных продуктов, а потребляемое нами исчезает бесследно, то мы наблюдаем нечто поистине сверхъестественное.
Классическая экономика определяет производительность в узком смысле, приучив нас отождествлять ее рост с хозяйственным развитием. Но Святой Грааль прогресса обладает столь притягательной силой, что экономисты склонны пренебрегать отрицательными последствиями, которые часто сопутствуют усовершенствованиям. Однако одно почти не отделимо от другого, и здравый смысл требует сравнивать позитивное и негативное, чтобы определить, каков в конечном счете результат — положителен он или отрицателен. Если мы будем ценить лишь наши свершения, игнорируя их внушительные побочные эффекты, мы тем самым заранее обречем себя на неожиданные неприятности. Когда, например, обнаруживается «новая» экологическая катастрофа, то, оглянувшись назад, мы нередко замечаем множество внешне оправданных, но плохо продуманных решений, принятых на основе критериев, которые сами по себе бессмысленны, если сопоставить все затраты и риски с полученной выгодой. Почему возможные последствия не были продуманы заранее? Ответ заключается в умении нашей экономической системы скрывать неблагоприятные последствия многих решений при помощи умозрительного приема, имя которому — «внешние факторы». <...>
Привычка использовать произвольное определение для исключения «неудобных» фактов при расчетах положительного и отрицательного сродни непорядочности. Она подобна моральной слепоте, присущей расизму и антисемитизму, также использующим произвольные определения для оправдания исключений из правил, когда речь идет о добре и зле. Расиста, например, можно рассматривать как человека, который формирует систему ценностей вокруг себя и подобных себе представителей одной расы. <...> Поэтому он часто предпочитает искусственно завышать ценность тех, кто находится внутри его круга, в ущерб остальным, оказавшимся за его пределами. <...>
Аналогичным образом наша нынешняя экономическая система преднамеренно замыкается на тех явлениях, которые мы решили отслеживать и измерять. При этом обнаруживается, что самое легкое — это искусственно увеличить ценность того, что находится внутри круга, за счет недооценки всего, что осталось за его чертой. Так возникает прямая и порочная зависимость: чем больше загрязняющих веществ сброшено в реку, тем выше прибыль загрязняющего предприятия и его акционеров в краткосрочной перспективе; чем быстрее сжигается тропический лес, тем скорее появляются новые, обширные пастбища для скота, который, в свою очередь, быстрее пойдет на гамбургеры. Наша неспособность оценивать экологическую сторону производства есть проявление экономической слепоты, грозящей чудовищными последствиями. Колин Кларк, математик, работающий в университете Британской Колумбии, сказал: «Очевидный экономический рост во многом может оказаться иллюзией из-за неспособности учитывать сокращение природных богатств».
Нынешние дискуссии об устойчивом развитии вызваны признанием того факта, что во многих случаях инвестиции крупнейших финансовых учреждений, таких, как Всемирный банк, действительно стимулировали экономическое развитие стран «третьего мира». Однако, способствуя быстрому притоку денежных средств, подобные инвестиционные органы принуждали эти страны принимать модель краткосрочной эксплуатации своих природных ресурсов, что не могло не нанести ущерба тенденции долгосрочного устойчивого роста.
Слепота, которую мы демонстрируем в отношении использования природы, служит основным препятствием на пути нашего стремления найти разумные ответы на стратегические угрозы, нависшие ныне над окружающей средой.
Одним из признаков, отличающих людей от всех живых существ, является наша способность использовать информацию для создания знаковых систем, описывающих окружающий мир. Оперируя ею, человек учится управлять природной средой.
Подобный способ общения с внешним миром оказался настолько успешным, что стал для нас второй натурой. Мы не только относимся к нему как к должному, но и строим на нем все принимаемые нами стратегические решения. Поэтому неудивительно, что по мере исторического прогресса человек оказывался все более и более зависимым от информации в самых разнообразных ее проявлениях. Это было настолько само собой разумеющимся, что мы не задумывались о негативном влиянии информации на нашу жизнь. Мы даже не заметили, насколько новые информационные технологии изменили и нас самих, и наши условия жизни. Чем больший объем информации мы использовали, тем больше нас интересовала только информация о мире, но не опыт непосредственного общения с ним. Чем дальше, тем больше тяготели мы к изобретению новых способов получения опосредствованной информации, требующих все более и более усложнявшихся объяснений <...>.
Этот процесс заметно ускорился, когда цивилизация открыла научный метод исследования. Человек всегда стремился к познанию окружающего мира, и наука предоставила ему новый, могущественный метод анализа явлений природы, позволивший свести их к определенному набору единиц информации, каждая из которых поддавалась объяснению, повторению — и управлению.
Благодаря быстро растущему объему информации наша власть над природой необычайно усилилась. Вместе с этим возросло и наше уважение к потрясающим возможностям нового способа общения с миром. Восхищенные собой, мы превозносили изобретателей, а позже — промышленников. Мы поверили, что любая проблема может быть решена научным методом — необходимо лишь расчленить ее на составляющие, а затем экспериментировать с этими единицами информации, пока не будет достигнуто нужное технологическое решение.
Когда, однако, на смену индустриальному веку пришел век информационный, производство информации стало намного превышать возможности ее использования. О Джоне Стюарте Милле говорили, что он был «последним человеком, который знал все»; теперь же никто из нас не в состоянии охватить весь объем современных знаний. Даже в узко специальной области трудно надеяться познать «все».
Человечество столкнулось с кризисом, который само же создало: оно тонет в море информации. Мы произвели на свет столько статистических данных, формул, образов, документов и деклараций, что не в состоянии их усвоить. И вместо того, чтобы искать новые пути осмысления и усвоения уже созданного, мы все более быстрыми темпами продолжаем производить новую информацию.
[За последние десятилетия] мы создали горы данных, которые, однако, не породили ни единой мысли. Программа спутниковой съемки «Лэндсат», например, способна выдавать полное фотографическое изображение каждого квадратного дюйма поверхности Земли через каждые восемнадцать дней, и она занималась этим в течение последних добрых двадцати лет. Однако, несмотря на ост- рейшую необходимость понять, что же происходило с поверхностью Земли в течение этого периода времени, оказалось, что никто и никогда не видел более 5% этих фотографий. Остальные 95% собирают, записывают на магнитную ленту и оставляют пылиться и превращаться в труху.
Вероятно, такого рода данные следовало бы называть не информацией, а эксформацией, поскольку они существуют сами по себе, вне человеческого мозга и независимо от него. Но что ни говори, проблема быстро усугубляется. Через несколько лет новая программа — «Цель: планета Земля», как планируется, будет передавать с орбиты больше информации за час, чем сегодня имеется во всех областях знания вместе взятых. А зачем? Чтобы помочь нам решить, реален ли экологический кризис через пятнадцать лет. Это будет, без сомнения, ценная информация. Но ожидание чревато опозданием, ведь очень многие уверены, что уже имеющиеся сведения более чем достаточны для принятия решения о необходимости действовать. Данные же, которые будут поступать, вряд ли отложатся в памяти хотя бы одного человека.
Большие объемы неиспользуемой информации в конечном счете превращаются в своего рода загрязнение окружающей среды. Библиотека Конгресса, например, получает более десяти тысяч периодических изданий в год только из Индии! А учитывая, что некоторая накапливаемая информация опасна — например, чертежи атомной бомбы, — отслеживание этих данных становится столь же важной, сколь и трудной задачей. Что, если такая вредоносная информация попадет не в те руки? Или взять менее пугающий пример: досье о вас в кредитной организации не должно быть доступно кому попало.
Мы наблюдаем кризис образования на фоне избытка информации — и это не простое совпадение. Образование — это процесс переработки знаний, однако нам кажется проще генерировать новые факты, чем хранить и использовать те, которыми мы уже обладаем. Мы же, сталкиваясь с невежеством, производим еще больше информации, не желая понять, что хотя она, возможно, имеет ценность, но заменить знания, тем более мудрость ей не дано. И производя исходную информацию в гораздо больших количествах, чем когда-либо, мы начали вмешиваться в процесс превращения ее в знания. В обычном виде он напоминает ферментацию: информация «очищается», и при этом возникает знание, которое затем ферментируется, часто становясь мудростью. Однако сейчас объемы информации настолько превышают прежние, что лавина новых данных захлестывает неторопливый процесс рождения знаний.
Нам необходимо лучше обрабатывать новую информацию, но вместе с тем и осознать силу — как в положительном, так и в отрицательном плане, — заключенную в способе ее передачи. Первой информационной технологией был разговорный язык, и эта сила всегда глубоко почиталась. Религиозная традиция учит: «Вначале было Слово». В иудейско-христианской истории сотворения мира Бог осуществил свой замысел, произнеся слова: «Да будет свет». И стал свет. Подобно этому, с появлением второй информационной технологии — письменности — обычно связывают возникновение того, что мы считаем организованной цивилизацией.
Однако меньше внимания уделяется тому обстоятельству, что способ передачи информации, которым мы пользуемся, может изменять нас самих. Информационная технология, как и любая другая, опосредует наши отношения с объектом, характеризуемым с ее помощью, поскольку, стремясь определить полное значение какого-либо конкретного явления и представить его в виде системы знаков, мы что-то отбрасываем, а что-то сознательно искажаем. По необходимости мы мысленно приспосабливаемся к знаковому воспроизведению. Все информационные технологии — слова, высеченные на камне, прекрасные манускрипты, переписывавшиеся монахами, печатный станок, спутниковое телевидение и компьютерная графика, передаваемая при помощи оптоволокна, — расширяли наши способности познания окружающего мира. Однако эти технологии создавали и определенные формы искажения. В результате наш мозг иначе воспринимает, запоминает и понимает мир.
Рассматривая то, как наука и техника изменили наши взаимоотношения с природой, полезно уточнить понятие «технология». В дополнение к орудиям труда и устройствам нам следует включить в него также системы и методы организации, которые увеличивают наши возможности навязывать миру свою волю. Любой набор процессов, способствующих расширению наших возможностей или облегчающих выполнение определенных задач, можно считать технологией. Даже новые системы мышления, вроде рыночной экономики или демократии, могут пониматься как средство достижения определенных результатов. И, как и другие подобные средства, они иногда приводят к неожиданным последствиям.
В соответствии с таким широким определением, тело человека может рассматриваться как своего рода технология. Наши представления возникают из опыта общения с окружающим миром, который мы в основном воспринимаем при помощи пяти чувств. И, хотя люди не задумываются над этим, возможности таковых весьма и весьма лимитированы в обеспечении адекватной информации. Давая нам первичное представление о том, что есть мир, чувства вместе с тем ограничивают опыт, поскольку заключают его в жесткие рамки той информации, которую они в состоянии получить и обработать. В результате складывается представление, что ограниченная информация, которую мы получаем, дает полное представление об объекте, и мы удивляемся, обнаруживая, что нечто невидимое тоже является важной частью мира, особенно когда возникает серьезная, требующая адекватного ответа угроза.
Жизненный опыт человека моделируется и другой стороной его физического естества, которая воспринимается как нечто само собой разумеющееся. У всех людей тело разделено на две практически одинаковые половины. Известное как двусторонняя симметрия, это его зеркальное свойство во многом определяет наше восприятие мира. <...> Сначала мы фиксируем необходимые нам предметы, а затем посредством одновременного манипулирования соединяем их, достигая нужного эффекта. За каждое действие отвечают противоположные части машины, которую напоминает наше тело. Например, сегодня утром за завтраком я зафиксировал грейпфрут левой рукой, чтобы помешать ему двигаться по тарелке, затем стал манипулировать им правой рукой, сначала отрезая ломтики при помощи ножа, затем отправляя их в рот ложкой. Когда я играю с моими детьми, я сначала фиксирую мяч бейсбольной рукавицей, надетой на одну руку, потом беру его другой рукой и бросаю.
Так же с помощью двух полушарий мозга мы устанавливаем отношения с миром двумя разными способами: одна половина лучше приспособлена для ощущения ситуации и восприятия пространства, тогда как другая — для управления мыслью, владения тем, что мы называем логикой. Некоторые лингвисты отметили, что единственная общая черта практически всех языков — это наличие номинативно-глагольной дихотомии. Естественно, каждое предложение на этой странице начинается с существительного («предложение») и продвигается к заключительной точке при помощи глагола («продвигается»). Мы считаем, что в мире главенствует действие, но, по словам преподобного Томаса Берри, «Вселенная — это общность субъектов, а не комплекс объектов».
Двусторонняя симметрия может показаться неудачным примером, но, на мой взгляд, она предлагает объяснение того, сколь опасным способом современная технология исказила наши отношения с миром, резко увеличив способность управлять природой по сравнению с возможностями ее сбережения и защиты. Сегодня у нас есть тысячи мощнейших и новейших способов управления природными системами хрупкой планеты, но представления о том, как надо беречь и охранять природу от нежелательных последствий, пока элементарны. <...>
Так же, как бездумно используемая технология может нарушить экологическое равновесие планеты, некоторые технологии способны нарушить баланс в нашем восприятии мира. Развивая определенные чувства, способности или возможности больше, чем другие, технологии могут глубоко изменить наше восприятие мира, а затем и наши взаимоотношения с ним. Во второй половине XX века человек неслыханным образом поиздевался над природой, а затем, когда возникли проблемы, непроизвольно начал искать новые способы манипулирования ею в надежде устранить уже нанесенный ущерб.
В ходе дискуссий по проблеме парникового эффекта я лично слышал, как зрелые ученые мужи предлагали разместить на орбите миллиарды полосок оловянной фольги, отражающей солнечный свет, чтобы таким образом уменьшить количество тепла, скопившееся в атмосфере. Слышал я и другие предложения, вроде широкой программы насыщения океанов железом, дабы стимулировать фотосинтез планктона, с тем чтобы он поглощал избыточные парниковые газы. Похоже, нам проще строить столь безрассудные планы, чем рассмотреть более трудную на первый взгляд задачу — переосмыслить уже содеянное.
В сокровенном смысле слова концепция защиты окружающей среды исходит из глубин нашего существа, которое знает лучше, как укрепить, защитить и сохранить самое дорогое, прежде чем мы безвозвратно потеряем все.