Новая постиндустриальная волна на Западе
Оглавление

Тайичи Сакайя. Стоимость, создаваемая знанием, или История будущего

Тайичи Сакайя родился в Осаке (Япония) в 1935 году. Он окончил Токийский университет, где получил также докторскую степень в области экономики. Его карьера началась в 1962 году в престижном Министерстве международной торговли и промышленности Японии— фактическом генеральном штабе национальной экономики. В конце 60-х и начале 70-х годов Т. Сакайя был одним из разработчиков стратегии проникновения японских компаний на внешние рынки, отвечал за подготовку и проведение Всемирной промышленной выставки в Осаке в 1970 году и Морской выставки на Окинаве в 1975 году. Во второй половине 70-х годов он покинул Министерство международной торговли и промышленности, хотя и продолжал сотрудничать с ним; например, он руководил программой по организации павильона Японии на Всемирной выставке в Барселоне в 1982 году. Выйдя в отставку с государственной службы, Т.Сакайя получил широкое признание как автор целого ряда работ по проблемам современной экономики и поли- тики, футурологии и социальных отношений. Им написаны более тридцати книг, множество эссе и статей. Талантливый издатель и переводчик, Т. Сакайя является также президентом японского Азиатского клуба— влиятельной неправительственной организации, объединяющей известных обществоведов, политиков и бизнесменов. Он женат, живет в Токио.

Среди книг Т. Сакайи наибольшее признание получили такие, как «Поколение тупиц», «Великий план», «Анатомия коллективизма», «Предостережение японскому народу», «Взгляд на Японию с вершины», «Концепции истории», «Критерии размышлений о будущем». Будучи высоко оценены в Японии, эти работы не были переведены на иностранные языки. Первой книгой Т.Сакайи, изданной в США, стала «Стоимость, создаваемая знанием, или история будущего», отрывки из которой мы и предлагаем вниманию читателей. Представляется уместным сказать несколько слов о ее заглавии. Эта работа увидела свет в Японии в 1985 году под названием «Chika kakumei», а в США опубликована в 1990 году как «The Knowledge- Value Revolution, or A History of the Future». Основный термин, применяемый в работе — chika — является производным от японских слов с/и (знание) и kah (стоимость, ценность). На английский он переведен как «knowledge-value», что соответствует понятию «ценность, воплощенная в знании, порождаемая знанием». К сожалению, приходится констатировать, что даже термин «knowledge-value revolution» не в полной мере совпадает с оригинальным понятием «chika kakumei»; при этом мы не смогли предложить сколь-либо удовлетворительного перевода данной конструкции на русский язык. Поэтому приходится лишь отметить, что, говоря о knowledge-value revolution, автор имеет в виду, что в современных условиях традиционные факторы производства уже не определяют ту ценность, которую потребители признают за тем или иным продуктом; именно это обстоятельство, по его мнению, и является одним из наиболее фундаментальных сдвигов, происходящих в современной экономике.

Книга Т. Сакайи разделена на пять относительно равных по размеру частей. Первые три посвящены осмыслению различных аспектов формирующегося сегодня общества и поиску его оптимального определения. Автор останавливается на проблеме «заката» индустриальной цивилизации, изменении ориентиров производителей и потребителей, начиная с 70-х годов, на трансформации политической системы, глобализации хозяйства и отходе от модели национального государства и, наконец, на формировании постматериалистической ориентации у зна- чительной части современного общества. Характерно, что, рассматривая целый ряд принципиальных изменений в организации производства, развитии технологий, прогрессе знаний и эволюции политических и социальных ориентиров, на протяжении первых трех частей своей работы Т. Сакайя весьма последовательно избегает применения к современному социальному состоянию какого-либо четко характеризующего его термина, чем подчеркивает, с одной стороны, незавершенность происходящей трансформации, а с другой— ее комплексный характер, не позволяющий жестко выделить какой-либо из основных элементов или движущих сил.

В четвертой и пятой частях, напротив, автор знакомит читателя со своей концепцией общества, центральное место в котором занимают знания и которое он называет knowledge-value society. В отличие от ряда западных исследователей, широко применяющих понятия knowledge society, knowledgeable society или производные от них, Т. Сакайя подчеркивает, что характерным признаком современного общества является не сам факт широкой распространенности знаний, а то, что они непосредственно воплощаются в большинстве создаваемых в обществе благ и таким образом экономика превращается в систему, функционирующую на основе обмена знаний и их взаимной оценки. По его мнению, одной из важнейших трансформаций в современном обществе становится переход от симбиотических объективных ценностей, которыми характеризовалась традиционная рыночная экономика, к независимым от прежних факторов производства субъективным ценностям, и учет этого сдвига имеет огромное значение для любого хозяйствующего субъекта, который намерен эффективно действовать или даже просто выживать в современной конкурентной среде.

В завершающей части книги рассматриваются основные направления того процесса, который и приводит к становлению нового общества. Именно его автор именует «chika kakumei», или «knowledge-value revolution», и считает содержанием современной эпохи.

Книга Т. Сакайи представляется примером новаторского исследования, серьезно расширяющего наши представления о современном обществе. По своей последовательности, обоснованности доводов и убедительности изложения она выгодно отличается от многих работ современных западных авторов по этой проблематике. Искренне жаль, что мы не можем представить читателям полный текст этой работы и ограничиваемся отрывками из второй главы I части книги и первой главы IV части, где излагаются наиболее существенные элементы авторской концепции (эти фрагменты соответствуют стр 39-41, 42-43, 51-52, 53, 56-60, 61-63, 63-72,72-73, 248-249, 252-254, 256-264 и 266 в издании Kodansha International). СТОИМОСТЬ, СОЗДАВАЕМАЯ ЗНАНИЕМ, или ИСТОРИЯ БУДУЩЕГО*

Каким окажется грядущее общество: всего лишь более развитым по сравнению с тем, в котором мы живем сегодня, или же принципиально новым, отличным от него? Иначе говоря, насколько долгая жизнь уготована индустриальному строю? Неужели люди будут по-прежнему стремиться к тому, чтобы потреблять все больше и больше материальных благ, как то диктует существующий порядок? Неужели наши вкусы, наши ценности, наша нравственность по-прежнему останутся основанными на предпосылке, гласящей, что безудержный рост потребления отвечает высшим интересам цивилизации?

Постановка этих вопросов, причем именно в таком порядке, способствует пониманию того обстоятельства, что в последнее время стали заметны тенденции и явления, имеющие прямое отношение к вопросу о том, в каком же направлении идет современный социум. Сегодня можно привести как никогда много примеров, свидетельствующих, что некогда неутолимое стремление к обладанию все новыми и новыми материальными благами постепенно начинает ослабевать.

В этой связи сразу же вспоминается извечная проблема: нефть.

Два нефтяных кризиса 70-х годов в очередной раз со всей очевидностью продемонстрировали, насколько беспочвенной была наша вера в то, что запасы природных ресурсов неисчерпаемы. Даже японцы (и в особенности японцы), которые всегда чувствовали себя уютно, отгородившись от остального мира своим образом жизни, основанным на дешевом импорте продуктов питания и сырья, сегодня вынуждены задуматься о том, какое будущее уготовано этим поставкам. Любой слух о потопленном в Персидском заливе очередном танкере порождает в стране волну лихорадочных измышлений о том, что вот-вот грянет третий нефтяной кризис, подобно тому, как бесснежная зима дает пищу зловещим прогнозам о неурожае риса. В результате этих алармистских настроений Япония на протяжении 80-х годов была «затоварена» и нефтью, и продовольствием, однако ни страх неизбежного дефицита, ни общее ощущение того, что сырье и ресурсы не беспредельны, не покидали людей.

Но еще больший пессимизм в отношении обеспечения ресурсами, энергией и продуктами питания большинство японцев испытывают тогда, когда речь заходит о долгосрочной перспективе. Многие искренне убеждены, что в будущем нам доведется стать свидетелями того, как начнут высыхать нефтяные скважины и истощаться запасы других ресурсов, столь бездумно расточаемых сегодня. Немало людей обеспокоены тем, что в результате урона, наносимого человеком окружающей среде, огромные участки земли превратятся в пустыню, что вкупе с уничтожением лесов, идущим пугающими темпами, приведет к острому дефициту продуктов питания, бумаги и древесины. Часто высказываются аналогичные опасения в отношении нехватки драгоценных металлов и других природных ископаемых, а на демографический взрыв в развивающихся странах со страхом смотрят как на неизбежный путь, ведущий к будущему голоду и мору. Понадобилось немногим более десятилетия, чтобы пугающая картина стремительно уменьшающихся ресурсов Земли проникла в сердце каждого обывателя.

Как только человек ставит под сомнение неисчерпаемость продуктов питания и природных ресурсов, свойственная ему инстинктивная тревога предупреждает его, что среда обитания способна выдержать ее эксплуатацию лишь до какого-то предела, но не более того; человек со всей остротой ощущает, как его собственное «просвещенное своекорыстие» (enlightened self-interest) требует положить предел жадному поглощению всего того, чем изобилует природа, и такое ничем не сдерживаемое потребление уже больше не кажется ему столь желанным и приятным, как ранее. Иными словами, то, что я называю «импульсом сопереживания» (empathet-ic impulse), посылает человеку сигнал, призывающий его сдерживать себя.

Человечество впервые получило этот сигнал в 80-е годы. У самых различных людей стало меняться мировоззрение, они начали иначе смотреть на такие, казалось бы, незыблемые понятия, как удовольствие, целесообразность и привлекательность.

На протяжении всех 70-х годов и на Западе, и в Японии концепция того, что считать роскошью, была напрямую связана с объемом тех или иных благ: чуть ли не во всех случаях было принято исходить из принципа «чем больше, тем лучше». Машина должна быть большой; если она большая, то, значит, она и роскошная. То же самое относилось к мебели, холодильникам, телевизорам, даже журналам. Чем большим оказывался тот или иной продукт, тем больше средств и ресурсов требовало его изготовление, тем он считался более привлекательным.

Подобное мировоззрение проявлялось и в том подходе к проблемам жилья, который получил распространение в японском обществе после 1965 года. Когда в ходе социологических опросов японцев спрашивали, в чем, по их мнению, заключаются недостатки их жилища, ответ так или иначе сводился к тому, что оно является, мол, слишком маленьким. Иначе говоря, ценность определялась через размер: количество и качество в менталитете опрашиваемых сливались воедино. Последующие вопросы позволяли уточнить, что с точки зрения большинства роскошный дом не только должен быть просторным, но и обязан иметь встроенные кондиционеры и отопительные устройства, несколько современных туалетов, а так- же целый ряд легких пристроек и маленьких двориков. Другими словами, высококачественное жилье обязательно требовало большого объема материалов и энергии, затрачиваемых на его строительство и эксплуатацию.

Если бы тот или иной участник опроса заявил, что его жилье представляет собой деревянную одноэтажную постройку площадью менее пятидесяти квадратных метров, выполненную в старом стиле, где нет кондиционеров и центрального отопления, но которая, тем не менее, действительно относится к разряду роскошных, большинство японцев посмотрели бы с жалостью на такого человека, который из ложной гордости пытается доказать недоказуемое. И тем не менее, именно такой дом в довоенной Японии являл собой идеал роскоши и богатства.

С приходом 80-х подход к таким вещам начал меняться. Новая эстетика стала определяться лозунгом «легкое — тонкое — короткое — маленькое»; оказалось, что все помешаны на небольших и компактных изделиях. Эпоха, когда понятия «большое» и «прекрасное» были чуть ли не синонимами, подошла к концу.

Год за годом, вплоть до конца 70-х годов, производители автомобилей, сдерживаемые лишь параметрами, установленными правилами дорожного движения и ограничениями, налагаемыми налоговыми властями, наводняли рынок все более крупными и мощными моделями. Однако стоило Японии вступить в 1980 год, как правила игры изменились, и страна стала стремиться к выпуску более легких машин, потребляющих меньше бензина. Если в 70-е среди потребителей с подачи рекламодателей бытовало мнение, что каждое повышение зарплаты лучше всего отметить покупкой более мощного автомобиля, то сегодня многие гордятся своими малолитражками, а в непомерно больших американских моделях видят не столько роскошь, сколько безвкусицу. К разбазариванию бензина ныне относятся с таким неодобрением, что производство велосипедов и мотоциклов переживает настоящий бум, хотя еще недавно любой взрослый (если только не спортсмен, конечно) сгорел вы со стыда, если бы его застали передвигающимся на этом двухколесном сооружении. Сегодня же на них ездят даже люди среднего возраста, и с трудом вспоминается то время, когда стоянки у железнодорожных вокзалов и станций метро не были заставлены бесчисленным множеством велосипедов и мотоциклов.

Та же логика обнаруживается и в маркетинге товаров для дома и электрооборудования. Раньше изготовители дорогой мебели каждый год выпускали все более крупные образцы, и это длилось вплоть до конца 70-х, когда тенденция резко поменялась на противоположную. Такая смена ориентиров совпала с неожиданным смещением акцентов в рекламе холодильников, когда на смену волшебным словам «большой и вместительный» неожиданно пришло новое заклинание: «компактный и экономный». А уж когда дело доходит до маркетинга электронных калькуляторов или видеокассет, то война, в которой миниатюрное приравнивается к идеальному, ведется буквально за миллиметры.

Эти тенденции не ограничиваются менталитетом японских потребителей. Общеизвестно, что около 1980 года американский рынок отверг большие прожорливые автомобили, и на нем возобладали более компактные японские модели. Несомненно, здесь сказал свое слово и внезапный скачок цен на бензин, однако еще большую роль сыграли изменения во вкусах потребителей. Причиной неудачи американских автомобильных компаний стало их неумение правильно спрогнозировать новый подход потребителей к тому, что же именно следует считать привлекательным в том или ином товаре.

Послевоенная жизнь, казавшаяся кульминацией всех тех ценностей, которыми столь дорожило индустриальное общество, уже прошла свой пик и стала двигаться по нисходящей; последнее свидетельствует об агонии и самого индустриального строя. Мы имеем все основания для такого утверждения, поскольку в 80-е годы произошло немало явлений, ознаменовавших диаметральный поворот в тех тенденциях, которые были в наибольшей степени характерны для индустриального общества, включая и основное направление технического прогресса.

Со времени промышленной революции техническое развитие было направлено на достижение максимально возможных объемов, масштабов, производственных темпов. Домны, химические заводы, гидравлические прессы строились все быстрее, а пароходы и самолеты становились все крупнее. По тому же принципу велось строительство служебных зданий и гостиниц. На протяжении 70-х годов в разработке информационных систем основной акцент делался на увеличение памяти центрального компьютера. Конечно, на рост масштабов и объемов производства в силу его массового характера можно смотреть как на закономерный результат индустриально-технического развития, однако не следует забывать, что аналогичную тягу к гигантизму испытывали информационная сфера, организация досуга и- так далее.

Другой важнейшей задачей технологии в этот период было обеспечение максимально высоких темпов. В погоне за все большей быстротой операций всего и вся, от станков до прокатных станов и самолетов, инженеры не желали признавать никаких ограничений. Для тех, кто стоял во главе компаний, связанных с такими товарами и услугами, чей золотой век явно миновал (как, например, железные дороги), увеличение скорости было средством завладеть воображением потребителя; то же самое можно сказать и о производителях электроприборов, потрясавших домохозяек выпуском микроволновых печей. В те времена любой разговор, заходивший о перспективах новой техники, неизбежно касался возможности появления еще более быстрых сверхзвуковых самолетов и такого захватившего воображение всей Японии проекта, как разработка высокоскоростных поездов на магнитной подвеске. Вне всякого сомнения, технический прогресс в это время в определенной мере был направлен и на повышение эффективности работы, обеспечивающей экономию потребляемой энергии, однако финансовые и кадровые ресурсы, вкладываемые в такие исследования, не составляли и десятой доли тех, что шли на увеличение объемов, расширение масштабов, повышение темпов.

В 80-е годы и в Японии, и в западных странах подход к этим проблемам претерпел коренные изменения. Строительству гигантских домен или танкеров водоизмещением более 50 тыс. тонн серьезного внимания больше не уделяют. Разработка поезда, способного двигаться со скоростью свыше 700 миль в час, уже представляется нереальной, и даже в самолетостроении, где поиск путей создания более быстрых средств передвижения составляет сам смысл существования этой отрасли, прекратилась гонка, направленная на создание самолета, который по скорости превзошел бы «Конкорд», да и целесообразность самого «Конкорда» сегодня ставится под сомнение.

Даже в области обороны, где экономическая целесообразность стоит на втором плане, происходит чуть ли не полный отказ от стремления к созданию более крупного и более быстродействующего оружия. Не планируется постройка военного корабля, который своими размерами превзошел бы авианосцы типа «Нимиц», не разрабатываются проекты создания истребителей, способных летать со скоростью, более чем в три раза превышающей скорость звука. Даже ядерное оружие, разработка которого из года в год шла по пути все большего укрупнения, теперь планируется использовать в рамках таких систем, где численности отдается предпочтение перед размерами, так что боеголовки мощностью более одной мегатонны сегодня уже кажутся анахронизмом. Вместо этого современные научные разработки тяготеют к поиску новых путей экономии энергии, к созданию более гибкой и многоцелевой продукции. Если эта тенденция сохранится, она со всей неизбежностью приведет не только к деструкции индустриального строя, но и к возникновению общества, которое будет иметь совершенно иной характер.

Моя основная цель состоит в том, чтобы не только предсказать конец индустриального общества, но и нарисовать, хотя бы в общих чертах, картину приходящего ему на смену, показать характер социальных преобразований, бросить общий взгляд на мир, который станет их результатом. Вне всякого сомнения, это непростая задача. Здесь непригодны теории и научные изыскания, основанные на наблюдениях за индустриальным обществом, и существующие концепции не проливают на новые проблемы должного света. Для того, чтобы вплотную подойти к вопросам, которые ставит новый тип общества, необходимы совершенно иные концептуальные рамки; для этого требуется создать новую терминологию и разработать новую теоретическую базу. Совершенно очевидно также, что в надежде обрести более глубокое понимание перспектив, нежели то, которое мы имеем сегодня, нам придется вникнуть и во все пертурбации, которые претерпели предшествовавшие индустриальному строю общества.

Для того, чтобы подготовиться к решению этой задачи, я хотел бы рассмотреть действие «импульса сопереживания», выступающего в качестве спутника самых глубинных социальных перемен.

Выше уже была приведена характеристика того, каким образом «просвещенное своекорыстие», движимое этим импульсом, подвело человека к тому, что он счел приятным поглощение в огромных количествах всего, чем изобилует природа. Как свидетельствует история, «импульс сопереживания» всегда и везде служит движущей силой [социальной эволюции]. Именно он породил к жизни не только основанную на нефти послевоенную культуру, но и само индустриальное общество.

Из этого следует, что если мы хотим знать, какой же именно мир будет уготовлен нам, когда общество вступит в свою следующую фазу, мы правильно поступим, если зададимся вопросом: какие блага будут отныне и впредь существовать в достатке? Ответ на этот вопрос способен дать очень много для понимания того, что ожидает всех нас.

То, чем мы, скорее всего, будем обладать в изобилии, можно назвать мудростью, причем определяемой в самом широком смысле, включающей человеческие способности и знание, равно как и информацию.

«Запасы» того, что мы назвали мудростью, увеличивались и увеличиваются по мере накопления знаний и опыта, распространяясь через системы образования, информационные и коммуникационные сети, а характер восприятия и прочтения людьми новых данных обусловливают ее постоянное адаптирование и преобразование [к существующим потребностям]. Однако сегодня мы подошли к моменту, когда благодаря прорывам в сфере компьютерных и коммуникационных технологий появились средства, обеспечивающие хранение, обработку и распространение знаний в несравненно более широких масштабах, чем это было возможно ранее. События последнего времени, связанные с разработкой персональных микрокомпьютеров и коммуникационных систем, объединяющих таковые в глобальную сеть, сделали их неотъемлемой чертой нашего образа жизни и обусловили взрывное увеличение объема информации, с которой мы сталкиваемся постоянно.

Итак, товаром, которым мы обладаем в изобилии, является мудрость. Отсюда следует, что в складывающемся сегодня обществе наибольшее уважение будет вызывать образ жизни, сопровождаю- щийся бросающимся в глаза потреблением мудрости (в ее самом широком понимании), а находить наилучший сбыт будет продукция, свидетельствующая о том, что ее покупатель — человек «умудренный». Именно продукция, более, чем что-либо иное, подтверждающая доступность ее владельцу высших знаний, информации и мудрости, должна обладать тем, что я далее буду называть ценностью (или стоимостью), созданной знанием (knowledge-value). Я полагаю, что ныне мы вступаем в новый этап цивилизации, на котором движущей силой являются ценности, создаваемые знанием, и именно поэтому я называю этот этап обществом, базирующимся на знанием создаваемых ценностях (knowledge-value society).

Но как исчислить ценность знания как одного из факторов производства товара? Что представляет собой стоимость, созданная знанием? Экономисты и социологи сегодня уходят от ответа на эти вопросы. Многие из них в своих работах обращают особое внимание на важность определенных элементов, соответствующих созданной знанием стоимости, однако большинство воспринимают их лишь как присущие продукции сферы образования или информационного сектора и пытаются охарактеризовать их в контексте перехода от материальных ценностей к нематериальным. Подобный упрощенческий подход к явлению, которое по своей сути относится к числу наиболее масштабных социальных преобразований, не только во многом усугубляет трудности, связанные с пониманием этого феномена, но и ведет к тому, что социальные институты, находящиеся на службе истэблишмента, оказываются заинтересованными в сохранении статус-кво индустриального общества, противоборствуя тенденции, в которой они усматривают неприкрытую угрозу своему положению.

Вне всякого сомнения, никто не будет спорить с тем, что сфера образования и информационный сектор (хотя столь расплывчатый и неопределенный термин затушевывает кардинальные различия между этими понятиями) занимаются сбытом товаров, содержащих элементы созданной знанием стоимости. Поэтому есть все основания ожидать, что в качестве таковых в будущем их ожидает процветание. Между тем степень этого преуспеяния и та доля, которая будет принадлежать им в экономике будущего непосредственно как отраслям, сбывающим созданную знанием стоимость, будут ненамного больше, чем у секторов, которые не занимаются реализацией благ, обладающих такой стоимостью.

Напротив, в значительном числе случаев спрос на созданную знанием стоимость будет удовлетворяться за счет продукции, в которой таковая находит свое выражение, например, в неповторимом дизайне, а также за счет предоставления в высшей степени специализированных услуг, подкрепленных длительной традицией в обеспечении удовлетворения нужд потребителя.

Предположим, что вы собираетесь приобрести галстук. Если вы выберете такую всемирно известную марку, как «Гермес» или «Дан-хил», подобная покупка в токийском магазине обойдется вам более чем в 20 тыс. иен. Если же вы предпочтете купить обычный, «нефирменный» галстук, изготовленный из такого же материала, его цена не превысит 4 тыс. иен. Даже не вдаваясь в крайности и не пытаясь найти что-то в высшей степени уникальное и необычное, вы сможете убедиться, что разница в цене двух галстуков, изготовленных из одного и того же материала, составляет пятьсот процентов. При этом самое тщательное их изучение продемонстрирует, что они мало чем отличаются друг от друга с точки зрения энергии или ресурсов, затраченных на их изготовление, равно как и с точки зрения работы ткачей, красильщиков, швей, участвовавших в их создании. Галстук от «Гермеса» не окажется в три раза длиннее, не будет отличаться какой-то особой вышивкой или другими заметными деталями, но будет, тем не менее, стоить в пять раз дороже. И многие люди охотно покупают такие галстуки, хотя никто их не заставляет этого делать. Другими словами, то обстоятельство, что фирменный галстук должен стоить 20 тыс. иен, получает социальное признание.

Такое изделие является носителем ценности, выходящей за пределы расходов, связанных с его изготовлением. Что же представляет собой эта ценность?

Она содержится уже в том обстоятельстве, что при покупке галстука данной фирмы покупатель абсолютно убежден, что имидж этой продукции признан высококлассным, а ее непревзойденный дизайн будет служить отражением коллективной мудрости тех, кто так или иначе связан с фирмой, изготовившей эту продукцию. Другими словами, созданной знанием стоимостью обладает фирменное название, а поступок покупателя, который приобрел продукцию, отражающую накопленную мудрость ее изготовителей, признается разумным.

Аналогичные примеры можно привести в отношении изделий, связанных с важными техническими изобретениями или уникальными новыми материалами либо имеющих свойства, пока еще отсутствующие у других видов продукции. Когда общепризнанно, что тот или иной товар обладает неповторимыми техническими характеристиками, нет ничего необычного в том, что его продажная цена будет во много раз превосходить его себестоимость. Изготовителям нередко удается в два-три раза увеличить первоначально установленную цену на некоторые виды продукции только лишь благодаря демонстративному включению уникальных материалов в отдельные небольшие, но находящиеся на виду элементы. Существуют и товары, специально ориентированные на безудержное стремление потребителя обладать самой современной технологией: за то, что они способны выполнять какую-то малозначительную функцию, которую другие обеспечить пока что не могут, цены на них устанавливаются совершенно сюрреалистические. В таких областях, как сервис и организация досуга, можно также найти много примеров того, как маркетинг уникальной услуги осуществляется с большим успехом, несмотря на установленную на нее сверхвысокую цену. Каждый из этих примеров свидетельствует о том, сколь важное значение придается сегодня созданной знанием стоимости.

Однако тот факт, что люди стали ценить стоимость, созданную знанием, как один из важнейших компонентов имиджа продукции, не обязательно означает, что их перестает интересовать чисто материальная сторона вещей. Ниже я коснусь этой проблемы более подробно, а сейчас хотелось бы отметить неоспоримое значение материальных товаров в качестве носителей созданной знанием стоимости. Наша задача здесь заключается в том, чтобы определить ту степень, в которой значение этой новой ценности принимается во внимание при определении того, сколько же стоит тот или иной продукт.

Даже в знакомом нам индустриальном обществе цены на определенные товары, такие, как произведения искусства, предметы высокой моды, украшения или современные технологии, могут быть лишь в очень малой или вовсе ничтожной степени связаны с базовыми расходами на затраченные материалы или на изготовление этих товаров; их производители сумели установить на них гораздо более высокую цену, чем та, которая соответствовала бы их себестоимости. Это дает нам основания говорить о том, что данные товары обладают элементами созданной знанием стоимости.

Однако подобная продукция встречается редко и служит исключением из общего правила, чаще всего проявляя себя в каких-то необычных обстоятельствах. Между тем в обществе, к которому мы идем, в обществе, где все построено на созданной знанием стоимости, основная доля цены той или иной продукции будет складываться из факторов, связанных с созданной знанием стоимостью. Производители, стремящиеся к созданию продукции, сбываемой по высокой цене, будут прилагать все силы к тому, чтобы придать ей как можно более высокую созданную знанием стоимость.

Такой поворот событий неузнаваемым образом изменит лицо мира, в котором мы живем. Прежде всего, с уверенностью можно говорить о том, что произойдет переход от массового производства стандартных товаров к системе, основывающейся на выпуске большого многообразия товаров, каждый вид которых будет ограничен небольшими партиями. Заключенная в товаре созданная знанием стоимость в конечном счете проистекает из факторов, которые позволяют ощутимым образом отличить его от другой имеющейся на рынке продукции. Наряду с этим, всякий раз когда изготовителям удастся подмять под себя своих конкурентов путем придания своей продукции новой формы созданной знанием стоимости, их конкуренты тут же ответят ударом на удар, заявив во всеуслышание, что и их товару придана такая же ценность, причем созданная якобы «еще лучшим» знанием; неизбежным следствием подобной конкуренции станет появление системы, которая будет обеспечивать все большую диверсификацию видов продукции наряду с тенденцией к сдерживанию расходов, связанных с их разработкой. Столь острая конкурентная борьба, скорее всего, породит такие условия, при которых «бум» в сбыте того или иного популярного товара или технического новшества будет становиться все короче и короче. Мы должны быть готовы к жизни в мире, где новые разработки, технические новинки и товары, предлагающие неповторимые сочетания различных функций, будут вводиться на непрерывной основе и тут же уступать место еще более оригинальным изобретениям и товарам, так что созданная знанием стоимость превратится... в товар «одноразового пользования», от которого после его употребления надлежит избавиться как можно скорее.

Стоимость, созданная знанием, по самому своему характеру требует в высшей степени субъективированного общества, иначе она не сможет получить должного признания. Вспомним, что сельскохозяйственная продукция, сырье и другие товары, составлявшие основу, на которой было создано индустриальное общество, имели, как правило, стабильную, подверженную определению, стоимость. Как одинаковы возможности использования, скажем, бушеля риса, тонны стали или рулона материи, так более или менее стабильна полезность и ценность таких товаров, пусть даже цена на них меняется в зависимости от спроса и предложения. Отсюда следует, что если в какой-то момент цены на такие товары поднимаются непомерно высоко по сравнению с их истинной стоимостью, есть все основания ожидать их последующего падения примерно до прежнего уровня. Другими словами, стоимость продукции в долгосрочной перспективе оказывается более или менее сбалансированной, хотя цены на нее безусловно подвержены рыночным колебаниям.

Если в качестве основных товаров выступают ресурсы или сырье такого типа, о котором речь шла выше, либо стандартная продукция массового производства, создаваемая путем обработки этих материалов, средства, используемые для их производства (материально-техническая база и процессы, осуществляемые на этой базе), также будут иметь свою стоимость, в зависимости от которой на них установится более или менее стабильная цена. Именно так обстоит дело в отношении полей, на которых произрастает рис, равно как и в отношении домен, где выплавляется чугун, и станков, на которых ткут материю. Если в тот или иной момент случается спад производства, то это означает, что изготовители хлопка или чугуна несут краткосрочные потери, но можно предположить, что не в столь далеком будущем рынок активизируется и производство этих товаров вновь окажется прибыльным.

Между тем о созданной знанием стоимости этого сказать нельзя. Если фирменный галстук, который был модным в прошлом году и продавался за 20 тыс. иен, выйдет из моды, есть все шансы встретиться с ним на распродаже, где за него будут просить не более 4 тыс. иен. Другими словами, созданная знанием ценность, за которую потребитель еще недавно готов был выложить дополнительные 16 тыс. иен, сегодня свелась к нулю. При этом мы вправе предположить, что, несмотря на падение цены до одной пятой от уровня прошлого года, никто не горит желанием скупить подобные галстуки в огромных количествах в надежде на то, что они рано или поздно вновь будут стоить в пять раз больше, чем сегодня.

То, что справедливо в отношении модного товара, справедливо и в отношении рынка новых технологий. Даже если той или иной компании удастся добиться больших прибылей путем внедрения какой-то впечатляющей технологии, быстро придет время, когда его конкурент преуспеет еще больше, и тогда цена, установленная на внезапно ставший устаревшим товар, резко покатится вниз. По сути дела, именно это постоянно происходит с такой продукцией, как программное обеспечение для персональных компьютеров.

Другими словами, созданная знанием стоимость представляет собой не только подверженную резким колебаниям переменную величину; каждое из ее конкретных воплощений отличается преходящим, чуть ли не одномоментным, характером. Еще более важно, что личности, являющиеся творцами созданной знанием стоимости, зачастую теряют свой авторитет и свою ценность в силу изменения тенденций, связанных с модой и технологиями.

Возьмем в качестве примера дизайнера, изделия которого в свое время пользовались популярностью. Нередки случаи, когда той или иной фирме удается заполучить себе подобного мастера и добиться благодаря ему такого ошеломляющего успеха, что компания начинает занимать ведущее положение в мире моды. Но если с годами творения этого мастера теряют былую привлекательность, фирма не только оказывается не в состоянии сбыть свою продукцию; утрачивается и доверие к ней, и она лишается возможности в дальнейшем играть сколь-либо заметную роль [на рынке].

То же самое можно сказать практически о любом виде операций, связанных с производством созданной знанием стоимости, идет ли речь о разработке новой технологии или новой продукции, о корпоративном планировании, создании произведений искусства, об организации досуга и так далее, поскольку каждая из этих областей требует творческого начала. Временный характер созданной знанием стоимости связан с преходящим характером самого творческого процесса.

В обществе, основной чертой которого является безбрежное многообразие благ и преходящий характер их ценности, экономическая среда станет жесткой и безжалостной, а психология рынка будет сводиться к девизу «победа или смерть», что будет означать гибель недостаточно энергичных или работающих без должного блеска фирм. И тем не менее, именно этот процесс жесточайшей конкуренции, где победителю достается по-настоящему жирный кусок, а проигравший теряет все, способен служить средством, которое позволит обществу добиться еще больших достижений.

Созданная знанием стоимость, о которой речь шла выше, обладает уникальной чертой: она создается [индивидуализированными усилиями людей]. А характеристикой основывающегося на ней общества, которая отличает его от индустриального строя, является тенденция к объединению труда и средств производства.

Появление индустриального общества стало возможным лишь благодаря промышленной революции. Зародившись в Англии в конце XVIII века, к середине следующего столетия она перекинулась на всю Западную Европу, Америку и Японию, обретя форму фабричного производства, что стало общей чертой всех этих обществ.

При этом, однако, не следует забывать и о многочисленных технических достижениях, которые как предшествовали становлению фабричной системы, так и сопровождали его. У нас есть все основания задаться вопросом, почему в рамках эволюционного процесса именно этот конкретный момент выделяется как начало промышленной революции. Фабричное производство не сводилось к одному лишь быстрому техническому прогрессу; напротив, именно потому, что оно повлекло за собой разделение труда и средств производства, оно привело к коренному преобразованию всей социальной структуры.

В средние века земледельцы при помощи собственных орудий обрабатывали землю, которую им предоставлялось право возделывать, ремесленники владели необходимыми им инструментами, торговцы либо торговали в собственных лавках, либо владели повозками и лошадьми, на которых развозили свои товары. Таким образом, за небольшими исключениями, в это время господствовали такие условия хозяйства, при которых тот, кто владел трудом, обладал и конкретным правом (если не фактической собственностью в ее современном смысле) на использование земли и/или орудий, имевших определяющее значение для его производства; одновременно те права, которыми он владел, заставляли его заниматься именно этим видом занятий и никаким другим.

Промышленная революция, приведя к появлению фабричной системы, использующей паровые машины, создала ситуацию, при которой произошло взаимное отчуждение труда и средств производства. Это положило начало описанной Марксом поляризации между капиталистами, владеющими средствами производства, и свободной рабочей силой, у которой ничего нет, кроме услуг, которые она способна предложить.

Таким образом, промышленная революция повлекла за собой не только появление новой технологии или изменения в средствах производства, но и коренное преобразование общества. Импульс, вызванный ею, был столь велик, что каждое новое событие — изобретение двигателя внутреннего сгорания, появление электроэнергии или зарождение химической промышленности — не только не оборачивало вспять воздействие этих коренных преобразований, но и еще больше их усиливало. Средства производства увеличивались в объеме и дорожали в такой степени, что отдельным людям и даже семьям все больше и больше становилось не под силу управлять ими и финансировать их, поскольку они должны были быстро разрастаться и адаптироваться к меняющимся условиям. В течение долгого времени каждое крупное техническое достижение или изобретение приводило лишь к тому, что социум все более и более отвечал характеристикам, свойственным именно индустриальному обществу; все эти достижения ни в коей мере не изменяли структуру, успевшую установиться к этому времени.

Как же обстоит дело в отношении того общества, к которому мы движемся сегодня, — общества, основывающегося на созданной знанием стоимости? Какие средства производства, какие орудия используют те, кто принимает участие в процессе увеличения такой стоимости? Дизайнеру для создания его набросков требуется рабочий стол, карандаши, угольники и другие несложные инструменты. Фотографу нужен фотоаппарат, оператору необходима кино-или видеокамера. Большинству разработчиков программного обеспечения достаточно для работы небольшого компьютера. Цена на орудия, необходимые для выполнения любой из этих функций, не является запредельно высокой: напротив, их приобретение связано с расходами, которые вписываются в более чем разумные рамки. Даже корпорации, которые должны обеспечивать материально-техническую базу для разработки новых технологий или видов продукции, в последние годы все меньше склонны к строительству огромных лабораторий и все чаще и чаще обходятся средними или даже небольшими по размеру научно-исследовательскими центрами, причем строят их непосредственно в городах, а не в гигантских промышленных парках неизвестно на какой окраине. Направление развития и превалирующая концепция технологического прогресса все больше отходят от понятия «большой науки», одержимой тем, чтобы добиться максимальных размеров, объемов, скоростей; вместо этого происходит движение к такой концепции технологии, при которой во главу угла ставятся диверсификация, эффективность и оптимальная увязка множества функций.

Однако наиболее важным средством умножения созданной знанием стоимости оказывается разум отдельного человека, и те, кому поручено ее производство, должны стремиться вложить в него как можно больше знаний, опыта, мировосприятия. Сотворение созданной знанием стоимости является процессом, при котором труд и средства производства оказываются неразрывно связанными; сам человек становится главным средством производства.

Если предположить, что число работников, связанных с производством созданной знанием стоимости, будет увеличиваться, то весьма вероятно, что противоречие между трудом и средствами производства, бывшее постоянной чертой, доставшейся нам в наследство от промышленной революции, начнет сходить на нет, и в обществе будущего станет превалировать новая концепция хозяйства, в которой эти два элемента гармонично сольются воедино. Нет никакого сомнения, что это означает отказ от основных принципов индустриального общества и будет иметь огромные последствия для всех экономических, социальных и политических институтов.

Я считаю возможным утверждать, что начавшиеся в 80-е годы изменения знаменуют собой не просто появление более развитой промышленной экономики, но начало перехода к обществу нового типа; что эти перемены не ограничатся технологическими нововведениями или изменениями индустриального порядка, но коренным образом преобразуют всю социальную структуру. В этом смысле изменения, которые наблюдаются сегодня в Японии и в Соединенных Штатах, могут быть названы наиболее важными из происшедших за двести лет с момента начала промышленной революции. Вот почему я предпочитаю называть эти преобразования knowledge-value revolution.

События, происшедшие за последние несколько лет, за время после выхода в свет первого издания этой книги, появившегося в декабре 1985 года, практически полностью подтверждают мои тогдашние прогнозы.

Осенью 1985 года в Японии резко подскочили процентные ставки, а те отрасли промышленности, которые в своей работе нуждаются в сырье, «вошли в штопор», как только резко взмыл вверх потребительский спрос на фирменные товары и продукцию самого высокого качества. Одновременно активизировался спрос на максимально разнообразную продукцию, в результате чего теперь все чаще предлагаются множественные варианты одного и того же товара, причем время, отводимое на выпуск каждого из них, все больше сокращается. Сегодня, в 1990 году, основная экономическая проблема, стоящая перед Японией, заключается в том, что она не располагает системой и возможностями для эффективной диверсификации производимых благ, с тем чтобы обеспечить удовлетворение все более конкретного и вместе с тем все более многообразного потребительского спроса. Сложившаяся в Японии социальная структура, идеально отвечавшая задачам современного массового производства, плохо удовлетворяет потребности страны, как только дело доходит до культивирования такого типа индивидуализированного творчества, который имеет существенно важное значение для разработки различных форм созданной знанием стоимости, а именно это особенно необходимо для обеспечения эффек- тивной конкурентоспособности по мере перехода к следующему этапу [хозяйственного прогресса].

Американский опыт второй половины 80-х годов несколько отличался от японского. Тот факт, что доллар ослаб, а иена и немецкая марка окрепли, дал американской промышленности конкурентное преимущество на международном рынке. Несмотря на это, показатели производительности и занятости в американской промышленности не достигли ожидавшегося уровня. Даже после падения курса доллара рост занятости и производительности труда в основном ограничился лишь теми секторами экономики, где «белые воротнички» были связаны с производством созданной знанием стоимости; я имею в виду научные исследования и разработки, коммуникацию, информационную индустрию, финансы, конструкторские бюро и недвижимость. Скорее всего, такой рост показателей объясняется тем обстоятельством, что в Америке, которая в настоящее время продвинулась дальше Японии на пути производства созданной знанием стоимости, молодых людей, вступающих в мир труда, все меньше и меньше привлекает перспектива засучить рукава и отправиться на завод, посвятив себя выпуску безликой продукции.

Вторая половина 80-х годов во всем мире стала периодом экономического подъема. Однако при этом увеличение производства ресурсов и сельскохозяйственной продукции и даже появление их излишков не привело к колебаниям цен на эти товары, как это происходило в 60-е годы. Несмотря на то, что цены на многие виды ресурсов действительно снизились, это не повлекло за собой возврата к прежнему менталитету, когда образ жизни, связанный с максимальным потреблением, считался синонимом хорошего вкуса, как было в те дни, когда индустриальное общество находилось в своем зените.

Напротив, растущая обеспокоенность глобальными экологическими проблемами свидетельствует о том, что все более распространенным становится ощущение того, что должен существовать материальный предел и производству, и потреблению.

Но если выбирать наиболее яркий пример того, как характерные для индустриального общества вкусы и убеждения стали меняться к концу 80-х годов, на ум сразу приходит то разочарование социализмом, которое дало о себе знать в Советском Союзе и во всем восточном блоке. Социализм и те три идола, которым он по- клонялся, — идеализм, плановая экономика и однопартийность — были одним из крайних выражений современной индустриальной идеологии; его сторонники верили в способность человечества дойти в своей эволюции до состояния Homo economicus, поведение которого подчинялось бы законам объективной рациональности. Социалистическая система представляла собой попытку административного воплощения именно этого принципа, и в качестве таковой она оказалась плохо приспособленной как к восприятию создаваемой знанием стоимости, которая в значительной степени опирается на субъективные факторы, так и к решению проблемы диверсификации потребительского спроса, характерной для общества, в основе которого лежат подобные ценности.

Изучение тенденций, наметившихся во второй половине 80-х годов, показывает, что революция, порожденная создаваемой знанием стоимостью, распространяется по всему миру. В результате изменений, происшедших за эти годы, производство таких ценностей становится главным условием экономического роста и средством обеспечения корпоративных прибылей; человечество уже начало свой переход от индустриального общества [к новому социальному строю].

Крайне важно соотнести появляющиеся сегодня технические новшества с многочисленными преобразованиями, сказывающимися на других аспектах общественной жизни.

Развитие компьютерных коммуникаций не стало одномомент-ным явлением, относящимся к 80-м годам. Подобные технологии активно развивались и в конце 60-х, и в 70-е годы, и уже тогда можно было предсказать, что вскоре наступит период их гораздо более бурного распространения. Однако в то время невозможно было предвидеть ни достигнутую впоследствии степень миниатюризации, диверсификации и экономичности, ни появление большого числа совершенно новых технологий, ни массовые формы их использования в таких областях, как организация досуга и сервисный сектор. Прогнозы «компьютерного общества», которыми так изобиловали 70-е годы, основывались на идее центрального звена, на поочеред- ном использовании суперкомпьютеров через сеть терминалов, охватывающих всю страну. Если вспомнить, каким реальным путем направились инновации, нет ничего удивительного в том, что компанией, впервые изобретшей персональный компьютер, стала не такая гигантская корпорация, как «Ай-Би-Эм», а небольшая молодая компания, основывающаяся на совместном капитале.

По сути, развитие и массовое распространение компьютерно-коммуникационных систем, ворвавшихся в нашу жизнь в 80-е годы, стало результатом неуклонного развития технологии, которое, поменяв свое направление в соответствии с желанием человека, позволило ей решительно вторгнуться в целый ряд непривычных областей. Побудительным мотивом такой модели прогресса оказалось изменение вкусов и этических принципов человека, основывающееся на крепнущем убеждении в том, что материальные ресурсы имеют конечный и ограниченный характер.

Воздействие современных компьютерно-коммуникационных технологий на общество по своему характеру резко отличается от влияния, которое некогда оказали на него двигатель внутреннего сгорания, электричество или химическая промышленность. Изобретения прошлого отвечали превалирующему в то время стремлению к количественному увеличению материальных благ. Большинство технических инноваций, свидетелями прогресса которых мы являемся сегодня, направлены на уменьшение зависимости от материальных ценностей путем обеспечения все большей и большей их диверсификации и роста масштабов информационных услуг. Именно такой характер имеют инновации, реальная роль которых заключается в закреплении успехов, достигнутых на пути роста значения создаваемой творческим знанием стоимости.

Каким же окажется общество, основывающееся на созданных знанием ценностях? Прежде чем ответить на этот вопрос, имеет смысл рассмотреть саму природу создаваемой знанием стоимости, кото- рой, на мой взгляд, предопределено играть все более и более важную роль.

Вновь следует повторить: созданная знанием стоимость генерируется путем субъективных перцепций (группы людей или же общества в целом), получающих определенное распространение в обществе. Подобный вид социальной субъективности отличается неустойчивостью и подвержен быстрым изменениям. Особенно это относится к обществам, допускающим свободу выражения мнений и обладающим гигантскими информационными системами. Структура подобных перемен не ограничивается простой серией вертикальных флуктуаций, а является по своей природе гораздо более зыбкой: превалирующая ценность мгновенно может быть низведена до нуля.

Даже если речь идет о продукции, относящейся к разряду типичных материальных ценностей или услуг, ее цена может резко взлетать и падать в зависимости от факторов спроса и предложения. Цена на стальной прокат, например, в течение одного года способна колебаться в интервале между 50 и 150 тыс. иен. Тем не менее есть все основания смотреть на базовую цену проката как на стабильную в рамках определенного диапазона, определяемого социальными условиями соответствующего периода. Если цена падает слишком низко, есть основания предполагать, что она вновь поднимется, а если она взлетает до астрономических высот, то с уверенностью можно говорить о том, что в недалеком будущем следует ждать ее падения. Другими словами, к вопросам цены на сталь вполне применима традиционная экономическая логика спроса и предложения.

В отношении созданной знанием стоимости дело обстоит иначе. Возьмем уже упоминавшийся пример с галстуками, которые были модны год назад и быстро расходились по цене 20 тыс. иен. Когда такой товар выходит из моды и продается по 4 тыс. иен, никто не надеется на то, что его стоимость скоро вновь возрастет. Если такое и случится, это будет похоже на чудо.

Данный феномен свидетельствует, что подобный товар теряет практически всю свою стоимость; если мы попытаемся трактовать этот феномен как уменьшение цены, это будет означать некорректную постановку вопроса. Тот факт, что подобный галстук все еще продается по цене 4 тыс. иен, обусловлен издержками на материал, использованный для его изготовления, однако стоимость, созданная знанием и нашедшая свое выражение в покрое и расцветке этого галстука, упала до нуля. Это сразу становится очевидным, если рассматривать покрой и расцветку в качестве самостоятельного фактора.

Аналогичный принцип с еще большей уверенностью может быть отнесен к технологии и информации. Продукция, обладающая m.i-сокой стоимостью в силу того, что она представляет собой уникальную новую технологию, немедленно утрачивает свою ценность, как только появится другая, превосходящая ее технология. Когда транзисторы получили повсеместное признание, стоимость радиоламп упала до крайне низкой отметки, а появление реактивных двигателей столь же сильно обесценило винтовые моторы. С развитием текстовых процессоров ценность технологии, связанной с производством пишущих машинок, быстро приближается к нулевой отметке, а компьютерное программное обеспечение нередко теряет всю свою стоимость за один-два года. Если только не произойдет ничего исключительного, эти товары уже никогда не обретут вторую жизнь.

Другими словами, созданная знанием стоимость подобна падающей звезде, которая горит ярко лишь в те мгновения, когда проходит через пространство социальных обстоятельств и субъективных факторов, позволяющих ей светить ярче других. Осознание факта, что созданная знанием стоимость слагается из такого мимолетного набора переменных факторов, обладает определяющим значением для понимания того, почему она не имеет никакого прямого и даже косвенного отношения к издержкам, связанным с ее созданием.

Разработка универсальной концепции (подобного теории трудовой стоимости), применимой в отношении созданной знанием стоимости, невозможна; более того, трудно представить себе и то, каким образом теория полезности способна объяснить характер такой ценности. Понесенные производителем расходы в своей основе не имеют никакого отношения к стоимости созданного знанием продукта; помимо этого, отсутствует то традиционное движение, которое сближает цены с затратами. В этом заключено фундаментальное отличие созданных знанием ценностей от материальных товаров и услуг, к которым может быть применена теория общественной полезности Вальраса.

Временный характер как созданной знанием стоимости, так и самого процесса ее производства, обусловливает высокую степень уязвимости факторов хозяйства перед лицом нестабильности. Даже тот, кто, проявив незаурядные способности, создал соответствующие той или иной конкретной отрасли субъективные факторы и технологические условия, может утратить их по мере эволюции соответствующего производства. Таким образом, повсеместные изменения являются непременным условием, свойственным основанному на знаниях обществу, а само оно оказывается гораздо более динамичным, чем индустриальный строй, с которым мы сталкивались до сих пор.

Каким же образом может быть установлена цена в случае, когда отсутствует всякая связь с издержками? В этой ситуации она, примитивно говоря, формируется потребителями в зависимости от того, какое у них складывается представление о «надлежащей» цене.

Помимо затрат, существует ряд факторов, формирующих у потребителя ощущение того, что та или иная оценка имеет «правильный» характер. Одним из элементов, присутствующих в этом уравнении, является цена альтернативных видов продукции; свою роль играют и представления, которые данное общество принимает как отвечающие здравому смыслу. В качестве важных факторов могут также выступать реклама, отзывы средств массовой информации, престиж той или иной продукции среди тех, кто формирует общественное мнение. Время от времени сюда вторгаются и элементы изменений, поскольку стоимость, созданная знанием, в своей основе имеет временный характер.

Между тем одним из важнейших факторов выступают издержки выбора, затраты, связанные с принятием решений (decision-making cost). Концепция подобных затрат родилась из попыток предсказать число людей, посещающих те или иные мероприятия. Обычный метод прогнозирования распределения участников событий или покупателей в магазинах заключается в использовании так называемой гравитационной модели. Таковая предусматривает, что число прибывающих потребителей находится в обратной пропорции к расстоянию (следует отметить, что в данном контексте понятие расстояния имеет крайне широкое значение). Однако, как известно из опыта проводившихся в Японии всемирных ярмарок и научных выставок, эта модель не срабатывает. В последнее время отмечено, что из более отдаленных областей появляется большее число потребителей, чем следовало бы ожидать согласно основанным на данной формуле расчетам. Вот почему новая прогностическая модель включает константную величину, отражающую издержки выбора.

Когда человек потребляет определенный продукт, этому предшествует выплата некоей суммы денежных средств, отражающая его финансовые затраты. В богатом обществе потребление в подавляющем большинстве случаев не сводится к непроизвольным действиям, обусловленным необходимостью удовлетворения биологической потребности. Напротив, человек, выбирая ту или иную форму потребления, вынужден отказаться от другой, альтернативной, формы, что всегда сопровождается психологическими издержками. Это и есть затраты, связанные с принятием решений. В условиях бедности, когда потребитель не располагает богатым выбором, затраты такого рода оказываются незначительными по сравнению с финансовыми издержками. Таким образом можно объяснить тот факт, что экономисты до недавнего времени не уделяли данному моменту значительного внимания.

Между тем в богатом обществе затраты, связанные с принятием решений, оказываются важным фактором, определяющим поведение потребителя. И пусть сегодня у людей достаточно денег, необходимость выбора между большим числом альтернатив, открывающихся перед потребителем, делает таковой все более и более трудным, и значение затрат, связанных с принятием решений, проявляет тенденцию к росту. Поэтому, когда мы говорим об отказе от одной формы потребления при выборе другой, мы не обязательно имеем в виду, что покупка одной вещи означает отсутствие денег для покупки какой-то другой веши; мы хотим этим сказать, что такие факторы, как ограничения, налагаемые временем, имеющимся для потребления, или же социальная оценка той или иной конкретной формы поведения потребителя, также играют свою роль. Более того, мы вправе пойти еще дальше и заявить, что время и репутация для многих потребителей стали играть даже большее значение, чем деньги.

Тем, кто стремится к увеличению объема сбыта своей продукции в условиях диверсифицированного общества, основывающегося на созданной знанием стоимости, придется уделять больше внимания сокращению усилий, направленных на принятие решений, чем уменьшению финансовых расходов покупателя через систему скидок.

Что же определяет издержки выбора? Конкретные черты той или иной личности наряду с внешними обстоятельствами, вне всякого сомнения, имеют важное значение, однако наиболее серьезным фактором может в перспективе оказаться осознанное отторжение или же, напротив, благоприятная реакция той социальной группы, к которой принадлежит человек. Другими словами, усилия, необходимые для того, чтобы сделать нечто такое, что делают многие, невелики; но они будут значительны тогда, когда речь пойдет о том, чтобы сделать то, чего раньше никто не делал. Это особенно верно в случае, если элемент «многие» означает «подавляющее большинство»; в этих случаях реакция отторжения уступает место непреодолимому стремлению к совершению подобного действия. По сути дела, психологические издержки, связанные с отказом от такого поступка, могут оказаться очень высокими, что позволяет говорить об «отрицательной величине» издержек выбора.

Например, в наше время до старших классов средней школы в Японии доходит 95 процентов детей, и поэтому родители тех подростков, которые заявляют, что хотят бросить школу, оказываются в неловком положении. В таких случаях прилагаются нечеловеческие усилия к тому, чтобы склонить ребенка к иному решению; родители завлекают своих детей, [обещая им альтернативные формы образования и дорогие подарки]. Все это делается потому, что финансовые затраты, связанные с продолжением обучения, перевешиваются психологическими издержками, вызываемыми его прекращением. Издержки выбора оказываются в данном случае отрицательной величиной. Подобные факторы должны учитываться в будущем микроэкономическом анализе проблем стоимости и ценообразования, в первую очередь когда речь идет о богатых и процветающих обществах.

Какие изменения в экономике влечет за собой распространение созданной знанием стоимости? Прежде всего, можно утверждать, что, поскольку таковая является побочным продуктом стремления придать товарам и услугам индивидуальный характер, на рынке появится бесконечное множество различных видов продукции.

В обществе, основывающемся на созданной знанием стоимости, цена продукта и объем его продаж значительно увеличатся в случае, если при его маркетинге потребителю удастся навязать представления о том, что этот продукт является результатом новых технологий, обладает уникальными функциями, отвечает потребностям людей с тонким вкусом, наконец, представляет собой последний крик моды. Цена порой окажется в несколько раз выше объема затраченных на производство данного блага средств, а разница эта будет формироваться за счет представлений потребителя.

Кроме этого, любой прорыв на рынке, достигнутый благодаря выпуску нового созданного знанием продукта, закончится, как только другие производители сумеют найти вариант, который будет преподнесен как еще более эффективный. Подобная парадигма способна обеспечить растущую диверсификацию продукции при снижении объема выпуска каждого продукта или товарной партии.

Эта тенденция, как уже отмечалось, приведет к уменьшению или даже устранению преимуществ, достигаемых за счет больших масштабов (merits of scale), доминировавших в индустриальном обществе; изменится сама основа конкуренции между корпорациями, что будет иметь важные последствия для внутренней структуры компаний будущего и принципов руководства ими.

Переход к социуму, основывающемуся на созданной знанием стоимости, повлечет за собой и перемены, связанные с фактором времени. Можно с уверенностью утверждать, что срок жизни любого нового продукта неизбежно будет становиться все короче и короче.

В обществе, где продукция носит в высшей степени разнообразный характер, а распространение информации обретает все более широкие масштабы, скорость перехода от одного создаваемого знанием блага к другому не может не быть крайне высокой. Результатом этого станет ускорение технологических изменений, а мода на те или иные изделия будет держаться крайне недолго, причем подчас ее вариации окажутся столь незначительными и скоротечными, что будут практически незаметны. Вряд ли нас ожидает эпоха, отмеченная таким движением вперед, для которого характерно появление принципиально отличных технических новаций и моды, радикально отрицающей предыдущую; напротив, акцент будет делаться на небольших усовершенствованиях, а создание находящих спрос вариантов одной и той же продукции, основывающихся на незначительном изменении ее черт, скорее всего, приведет к долгому ряду малосущественных преобразований. Подобно тому, как нефтяная культура создала такой тип потребления, при котором достижение максимально возможных уровней расходования нефти и нефтепродуктов стало не только императивом, но и настоящим фетишем, общество, основывающееся на созданных знанием ценностях, скорее всего, сотворит мир, в котором одноразовое использование знания будет доведено до своих крайних пределов.

Из этого со всей очевидностью следует, что всеобщее распространение получит возвеличивание имиджа продукции, представляемой как сконцентрированное воплощение могучего интеллекта, мудрости, знаний и умений. В эпоху нефтяной культуры расточительное использование энергетических ресурсов стало самоцелью. Выпускались большие автомобили, оборудованные огромными двигателями, которые им были не нужны. Расход материалов, используемых для упаковки продукта, неоправданно далеко выходил за пределы разумной потребности в его сохранении. Отопление или, напротив, охлаждение также становились предметом чрезмерного потребления, причем никто не задумывался, хорошо это для здоровья или плохо. Производители лишь потворствовали распространенному среди потребителей представлению о том, что путь к роскоши лежит через крупномасштабное, расточительное потребление энергетических ресурсов.

Не исключено, что в будущем сложится ситуация, при которой продукция будет насыщена знанием в гораздо большей степени, чем этого требуют ее функции, только лишь ради формирования впечатления о более высоком уровне воплощенного в ней интеллектуального потенциала. Выпускаемые часы, фотокамеры, персональные компьютеры будут иметь функции, которые покупатель вряд ли применит и в которых он редко нуждается. Все это напоминает ситуацию с владельцем небольшого магазина, покупающего калькулятор, способный производить дифференциальные вычисления, хотя этой функции он совершенно не понимает и необходимости в ней не испытывает. Подобные эксцессы могут также принимать форму претенциозного дизайна или чрезмерного раздува- ния имиджа той или иной продукции, другими словами, создания некоей интеллектуальной ловушки с многократным запасом прочности.

Стремление к наделению продукта имиджем еще более роскошного с точки зрения воплощенных в нем знаний будет вести к стимулированию выпуска благ в областях, которые общество будет рассматривать как играющие гораздо более важную роль в общем производственном процессе, что вызовет экспоненциальный рост числа занятых в этих сферах. Деятельность по созданию стоимости на основе знания больше не будет восприниматься как удел кучки обособленных технократов, напротив, на ее создание будут смотреть как на заурядный элемент каждодневного производства. Подобно тому, как выпуск промышленных изделий, вначале бывший занятием небольшой группы рабочих, обладающих соответствующими навыками, быстро превратился в профессию, которой способен заниматься самый обычный человек, так и создание стоимости при помощи знаний станет ординарным занятием рядовых граждан.

И действительно, уже сегодня ведутся исследования, направленные на то, чтобы позволить людям, имеющим весьма ограниченные навыки пользования компьютером, создавать программное обеспечение и заниматься дизайном. Те, кто привык видеть в интеллектуальном творчестве нечто возвышенное, могут воспротивиться ситуации, в которой это творчество становится доступным «среднему человеку» и сводится к выпуску продукции, содержащей созданную знанием стоимость, имеющую ярко выраженный одноразовый характер. У интеллектуалов может возникнуть впечатление, что не осталось ничего святого, что жизнь потеряла смысл. Однако в любой отрасли хозяйства наращивание производства неизбежно сопровождается расширением рядов его участников. В обществах древности, зараженных материалистическими ценностями, страстное проповедование религии оставалось делом единиц; между тем уже в средние века, когда религия получила повсеместное распространение, священнослужителем, монахом или монахиней мог стать совершенно обычный человек. Монастыри и соборы в средневековой Европе или в Китае эпохи династии Тан стали святилищами, в которых находили прибежище бездельники и попрошайки, тысячами стекавшиеся туда в надежде на кусок хлеба. Не вызывает никакого сомнения, что это свидетельствует о вульгаризации религии; но ведь именно благодаря этому она получила столь широкое распространение в массах.

Это не должно означать неизбежного выхолащивания любого вида созданной знанием стоимости. Эпоха средневековья дала миру святых, а современная эра породила мастеров. Нет никаких причин считать, что будущее общество даст миру меньше творцов-интеллектуалов, чем индустриальная эпоха. Однако следует, скорее всего, ожидать, что большая часть создаваемой знанием стоимости будет производиться на массовой основе и состоять из продукции, создаваемой людьми, не обладающими неординарным интеллектом.

Мои прогнозы не могут не вызвать у многих сомнения и возражения. Люди, всесторонне приверженные ценностям индустриального общества, могут принижать значение того, что я называю созданной знанием стоимостью, рассматривая ее в качестве лишь одного из средств расширения спроса на товары и услуги, которое не имеет большого значения для общества в целом. Однако решающую роль играет различие между индустриальным обществом, где созданная знанием стоимость принадлежит немногим, и социумом, основывающимся на ней, обществом, где она становится достоянием широких масс. Позвольте мне пояснить эту мысль на примере изменений, происходящих в процессе создания стоимости в рамках одной из форм информации — в рекламе.

В индустриальном обществе смысл существования рекламы заключался в том, что она давала изготовителям возможность продать больше товаров; тем самым открывались допонительные возможности производства, снижающие издержки в расчете на единицу продукции. Реклама представляла собой оправданное вложение средств в силу той роли, которую она играла в реализации преимуществ масштаба; поэтому стоимостные характеристики рекламц рассматривались как нечто объективное, симбиотическим образом связанное с распространением материальных благ, объем которого она способна увеличить.

Споры, которые до настоящего времени велись вокруг рекламы, основывались именно на таком представлении о ее роли. Даже для сторонников социалистического строя, называвших одним из преимуществ плановой экономики возможность производить и распространять товары без помощи рекламы, исходным моментом служило то, что она выступает в качестве средства, помогающего увеличить объем реализуемых благ.

Между тем в обществе, основывающемся на созданной знанием стоимости, основная функция рекламы заключается не столько в расширении сбыта материальных товаров, сколько в том, чтобы побудить представителей определенной социальной структуры более высоко ценить (как в социальном, так и в финансовом аспекте) тот или иной вид продукции. Давайте вспомним кривую общественной полезности и теорию Вальраса: реклама продукции, содержащей стоимость, созданную знанием, ведет к тому, что кривая полезности ползет вверх, а издержки выбора снижаются. Другими словами, реклама расширяет объем созданной знанием стоимости, которую, как считается, содержит данное материальное благо или услуга. Поэтому сегодня стоимость, создаваемая рекламой, обладает способностью к независимому субъективному существованию. В теоретическом плане это предоставляет бесконечные возможности для экономического роста, причем даже в случаях отсутствия крупномасштабных хозяйственных сдвигов.

Примерно то же самое можно сказать и по поводу технологии и дизайна. Они также выступают в форме созданной знанием стоимости, которая может быть преобразована в материальные товары, однако создание такой формы не обязательно подразумевает снижение производственных расходов посредством увеличения объема продаж; напротив, созданная знанием стоимость, которая обеспечивается благодаря творческой технологии или дизайну, свойственна самому продукту. Стоимость элементов дизайна или технологии в этом случае меняет свой характер, превращаясь из объективной стоимости, зависящей от доходов, получаемых в результате традиционного производственного процесса (и симбиотическим образом связанной с этими доходами), в субъективную, независимую стоимость, обладающую своими собственными характеристиками. Это обстоятельство открывает возможности для бесконечного роста созданной знанием стоимости.

В обществе, основывающемся на таких тенденциях, не только возрастает доля расходов на научные исследования и конструкторские разработки; одновременно благодаря расширению независимой субъективной стоимости, которой обладают эти элементы, созданная знанием ценность начинает играть заметную роль в структуре ценообразования.

Таким образом, созданная знанием стоимость представляет собой ценность, носителем которой может выступать любой материальный товар или услуга. Переход от индустриального общества к социуму, основывающемуся на таком виде ценности, будет связан не столько с изменением носителя стоимости, сколько, прежде всего, с модификацией структуры той совокупной ценности, которую он содержит. Вот почему я вновь и вновь подчеркиваю, что мы никогда не сумеем понять общество, основанное на созданной знанием стоимости, если будем рассматривать его возникновение как воплощение тенденции к экспансии нематериальных благ или как элементарный отход от производства материальных благ как таковых.


* - Weizsaecker E., van, Lovins A.B., Lovins L.H. Factor Four. Doubling Wealth — Halving Resource Use. L., Earthscan Publications Ltd., 1997. Copyright — Weizsaecker E., von, Lovins А. В., Lovins L.H. 1997. Текст воспроизводится с согласия Э. фон Вайцзеккера.

Оглавление
Хостинг от uCoz